Трудный этот русский язык, дорогие граждане! Беда, какой трудный…
Трудно, товарищи, говорить по-русски!
М. М. Зощенко «Обезьяний язык»
Лексический уровень языка выступает основным средством передачи замысла, тематики, экспрессии и чувств писателя. И в системе образных средств лексика выходит на первый план. Обратимся к художественной литературе и проанализируем речь героев юмористических рассказов М. Зощенко.
«Аристократка»
Язык произведений писателя помогает понять проблематику рассказов, представить условия жизни людей того времени, также является своеобразной речевой характеристикой персонажей. Так, например, в произведении «Аристократка» для водопроводчика аристократизм «бабы» определяется по следующим признакам: наличие шляпки, мопсика и золотого зуба. Ухаживая за своей соседкой-аристократкой, он повел ее в театр на оперу.
С помощью разговорно-просторечной лексики Михаил Михайлович стремится показать читателю, что герои посещают театр не с целью знакомства с новым спектаклем и не с целью культурного обогащения. Читатель рассказа даже не знает, как называется спектакль, который посещают герои. Эта художественная деталь указывает на бесполезность посещения героями театра, а речевые ошибки для них — норма: «Сели в театр. Она села на мой билет, я — на Васькин. Сижу на верхотурье и ни хрена не вижу. А если нагнуться через барьер. То её вижу, хотя плохо. Поскучал я, поскучал, вниз сошел. Гляжу — антракт. А она в антракте ходит» [1]. Приобщение к культуре закончилось для героя разочарованием в таких женщинах. Герой предлагает «скушать даме одно пирожное», она уплетает три и тянется за четвертым. Стесненный в средствах кавалер теряет свои «культурные» манеры. Интересны в этом рассказе речевые конструкции. Например, диалог героев:
Я говорю:
— Натощак — не много ли? Может вытошнить.
А она:
— Нет, — говорит, — мы привыкшие.
И берёт четвертое. Тут ударила мне кровь в голову.
Изображение нарастающего конфликта показывает степень бескультурья героев.
Развенчивают «аристократизм» героини ее прощальные слова своему ухажеру:
— Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег — не ездют с дамами. [1]
Речь героев пестрит ляпами, жаргонными и просторечными словечками, речевыми и грамматическими ошибками «этакая фря», «буржуа нерезаный», «зуб во рте блестит», «в буфет прет», «цоп с кремом и жрет», «испужалась», «надкус на ем сделан». Рассказчик дает собственное толкование некоторым словам. Так, например, держаться индифферентно — значит «ваньку валять». Этот герой, претендующий на звание культурного человека, таковым не является. А все его попытки приблизиться к «культуре» выглядят смешными.
Практико-ориентированные задания в 11 классе.
Несколько заданий ЕГЭ по русскому языку посвящены речевым, грамматическим и орфоэпическим ошибкам (№ 4–8). Для выпускников эти задания являются самыми сложными в тестовой части, соответственно, и в написании сочинений ученики делают данные ошибки, теряя баллы для поступления в ВУЗ.
Мы предложили выпускникам еще раз разобрать данные темы и проанализировать речь героев Зощенко, выполнив следующие задания: найти ошибки в речи героев и исправить их. Ребята поделились по группам (каждая получила по 2 рассказа), выписывали ошибки, исправляли, смялись. Некоторые заметили, что и они в речи используют такие выражения, хоть и понимают, что это мешает им получить большее количество баллов на экзамене, да и просто это выглядит комично, неграмотно. Но мы понимаем, что у М.Зощенко речевые ошибки персонажей представляют собой языковую игру автора, направленную на создание комического эффекта и являющуюся средством характеристики героев. Языковая игра в рассказах М. Зощенко выполняет функцию создания комического и даже трагикомического эффекта. Смеясь над речевыми ошибками персонажей, читатель вместе с тем смеется над их обывательской ограниченностью и невежеством [2].
Какие произведения были предложены выпускникам? «Счастливое детство», «Чудный отдых», «Обезьяний язык», «Аристократка», «История болезни», «Агитатор», «Честный гражданин», «Рассказ о старом дураке», «Рассказ про няню, или прибавочная ценность у этой 40 профессии», «Женитьба не напасть — как бы после не пропасть», «Рассказ о старом дураке», «Рассказ про одного спекулянта», «Рассказ о том, как жена не разрешила мужу умереть», «Трагикомический рассказ про человека, выигравшего деньги», «Рассказы Синебрюхова», «Рыбья самка», «Письма в редакцию», «Сторож», «Жених», «Гиблое место», «Дама с цветами», «Великосветская история».
Что выписали ребята? В каждом произведении сразу же выделили
просторечную и
разговорную лексику:
«— Ложи,— говорю,— взад!». Взад (разг.) — в обратном направлении, назад. Ложи (прост.) — то же, что клади.
«Аппетита нету». Нету (разг.) — то же, что нет. «Наверное, ей до зарезу нужны деньги, иначе прямо трудно объяснить ее поведение». До зарезу (разг.) — до крайности, очень.
«Извиняюсь, об чем речь?». Извиняюсь (прост.) — то же, что извините.
«Перед ихними старческими глазами какие-то, что ли, круги плавают». Ихний (прост.) — то же, что их. Включение этого местоимения свидетельствует о необразованности говорящего.
«Он хворает воспалением легких». Хворать (разг.) — то же, что болеть. Неправильное употребление падежной формы «воспалением легких» (Т.п.), вместо Р. п. «из-за воспаления легких». Создается атмосфера ушедшей эпохи.
Плеоназм:
« Умершие покойники так и представляются, так и представляются»…, «Сказал дорожный техник про матушку: старая старуха», «Не съест тебя с хлебом старый старикашка».
Тавтология:
«Одним словом это была поэтическая особа, способная целый день нюхать цветки и настурции». «До смерти убит старый князь ваше сиятельство, а прелестная полячка Виктория Казимировна уволена вон из имения». «И совершил я уголовное преступление».
Неправильное использование грамматических форм:
«Вот, думаю, какая парнишечка попалась».
Употребление однокоренных слов:
«На
днях я проходил вместе с женой, но вдруг на площади Восстания бросились в меня из открытого окна отбросами», «Как я есть приехадши из города, так нельзя ли собрание собрать?»
Употребление слова в
несвойственном ему значении:
«сильно пленарное», «индустрия из пустого в порожнее». Употребление слов в непривычном значении вызывает у читателя смех, служит средством создания комического эффекта: «Вы бы вместо того, чтобы рвать печатный орган, взяли бы и заявили в редакцию». «Впоследствии обнаружилось, что ему надуло фотографическую карточку, и три недели он ходил с флюсом». «Этакий шибздик лет десяти, что ли, сидит».
Нарушение лексической сочетаемости
: «конкретно фактически», «подсекция заварится минимально», «и сразу как-то она мне ужасно понравилась».
«Но факт, что забрела (свинья) и явно нарушает общественный беспорядок». Беспорядок и порядок — слова с противоположным значением. Кроме подмены слова, здесь
нарушена сочетаемость глагола нарушать с
существительными
. По нормам русского литературного языка «нарушать» можно правила, порядок или иные нормы.
«Сейчас составим акт и двинем дело под гору». Очевидно, в рассказе «Сторож» имеется в виду не под гору, (т. е. «вниз»), а в гору («вперед, улучшить положение дел»). Антонимическая подмена в — под создает комический эффект.
Употребления нелитературных форм слова:
«А тут, братцы мои, помирает моя баба. Сегодня она, скажем, свалилась, а завтра ей хуже. Мечется и брендит, и с печки падает». Брендит — нелитературная форма от глагола «бредить».Брендит вместо «бредит», лягем вместо «ляжем», хитровой вместо «хитрый».
В речи рассказчика встречаются иностилевые вкрапления: общекнижные элементы, элементы научных, официально-деловых и публицистических стилей речи: «А хозяин держится индифферентно — ваньку валяет»
Выделили случаи
нарушения грамматических норм:
«Ложи, — говорю, — взад!» «Скинул я с телеги ейное имущество и гляжу, что будет».
После такого интересного и полезного урока ребятам было предложено вернуться к заданиям ЕГЭ.
Пример заданий:
«Отредактируйте предложение: исправьте лексическую ошибку, заменив неверно употребленное слово. Запишите подобранное слово, соблюдая нормы современного русского литературного языка».
В конце XVII столетия сторонники царевны Софии одержали поражение в битве с войсками молодого преобразователя России Петра Великого.
Ответ: потерпели. Нарушение лексической сочетаемости. Одержать можно победу, а потерпеть поражение.
Минусов было гораздо меньше!
Создание культурной речевой среды — задача не менее существенная, чем сохранение окружающей природы, так как без грамотной и продуманной языковой стратегии немыслимо общекультурное развитие личности.
Как предупредить речевые ошибки? Работа над своей речью должна включать:
1. Чтение художественной литературы. 2. Посещение театров, музеев, выставок. 3. Общение с образованными людьми. 4. Постоянную работу над совершенствованием культуры речи.
Не следует забывать, что русский язык — наше национальное достояние, и мы должны обходиться с ним как с национальным богатством — хранить его и приумножать.
Литература:
- Зощенко М. М. «Аристократка»
- Игнатьева Т. В. Журнал «Русская речь». № 2, 2011 год, 14–16 стр. «Языковая игра в рассказах М. М. Зощенко».
- Фоменко Ю. В. Типы речевых ошибок. — Новосибирск: НГПУ, 1994.
- https://urok.1sept.ru/articles/653569,
- https://russkayarech.ru/ru/archive/2011–2/14–16
- https://www.kazedu.kz/referat/164290
(Письмо в милицию)
Состоя, конешно, на платформе, сообщаю, что квартира № 10 подозрительна в смысле самогона, который, вероятно, варит гражданка Гусева и дерет окромя того с трудящихся три шкуры. А когда, например, нетути денег или вообще нехватка хушь бы одной копейки, то в долг нипочем не доверяет, и еще, не считаясь, что ты есть свободный обыватель, пихают в спину.
А еще сообщаю, как я есть честный гражданин, что квартира № 3 тоже, без сомнения, подозрительна по самогону, в каковой вкладывают для скусу, что ли, опенки, или, может быть, пельсинные корки, отчего блюешь сверх нормы. А в долг, конешно, тоже не доверяют. Хушь плачь!
А сама вредная гражданка заставляет ждать потребителя на кухне и в помещение, чисто ли варят, не впущает. А в кухне ихняя собачонка, системы пудель, набрасывается на потребителя и рвет ноги. Эта пудель, холера ей в бок, и мене ухватила за ноги. А когда я размахнулся посудой, чтоб эту пудель, конешно, ударить, то хозяйка тую посуду вырвала у меня из рук и кричит:
На, говорит, идол, обратно деньги. Не будет тебе товару, ежели ты бессловесную животную посудой мучаешь.
А я, если на то пошло, эту пудель не мучил, а размахивался посудой.
Что вы, говорю, вредная гражданка! Я, говорю, не трогал вашу пудель. Возьмите ваши слова обратно. Я говорю: недопустимо, чтоб пудель рвал ноги.
А гражданка выкинула мне деньги взад, каковые и упали у плите. Деньги лежат у плите, а ихняя пудель насуслила их и не подпущает. Хушь плачь.
Тогда я, действительно, не отрицаю, пихнул животную ногой и схватил деньги, среди каковых один рубль насуслен и противно взять в руки, а с другого объеден номер, и госбанк не принимает. Хушь плачь.
Тогда я обратно, не отрицаю, пихнул пудель в грудку и поскорее вышел.
А теперича эта вредная гражданка меня в квартиру к себе не впущает, и дверь все время, и когда ни сунься, на цепке содержит. И еще, стерва, плюется через отверстие, если я, например, подошедши. А когда я на плевки ихние размахнулся, чтоб тоже по роже съездить или по чем попало, то она, с перепугу, что ли, дверь поскорее хлопнула и руку мне прищемила по локоть.
Я ору благим матом и кручусь перед дверью, а ихняя пудель заливается изнутре. Даже до слез обидно. О чем имею врачебную записку, и, окромя того, кровь и теперя текеть, если, например, ежедневно сдирать болячки.
А еще, окромя этих подозрительных квартир, сообщаю, что трактир Веселая Долина тоже, без сомнения, подозрителен. Там меня ударили по морде и запятили в угол.
Плати, говорят, собачье жало, за разбитую стопку.
А я ихнюю стопку не бил, и, вообще, очень-то нужно мне бить ихние стопки.
Я, говорю, не бил стопку. Допустите, говорю, до кушать бутерброть, граждане.
А они меня тащат и тащат и к бутербротю не подпущают. Дотащили до дверей и кинули. А бутерброть лежит на столе. Хушь плачь.
А еще, как честный гражданин, сообщаю, что девица Варька Петрова есть подозрительная и гулящая. А когда я к Варьке подошедши, так она мной гнушается.
Каковых вышеуказанных лиц можете арестовать или как хотите.
Теперича еще сообщаю, что заявление мной проверено, как я есть на платформе и против долой дурман, хоша и уволен по сокращению за правду.
А еще прошу, чтоб трактир Веселую Долину пока чтоб не закрывали. Как я есть еще больной и не могу двинуться. А вскоре, без сомнения, поправлюсь и двинусь. Бутерброть тоже денег стоит.
Вы читали рассказ — Честный гражданин — Михаила М Зощенко.
Анализ лексического уровня предполагает исследование тех средств, которые являются внешним выражением и отражением внутренней структуры содержания
С точки зрения функционирования лексика, используемая Зощенко, неоднородна: это и общеупотребительная, общенародная и лексика ограниченного употребления (просторечия, жаргон и т.д.). При этом различные лексические пласты соседствуют друг с другом в одной фразе, в одном предложении на протяжении всего рассказа.
Обратимся к конкретным примерам:
«Что-то, граждане, воров нынче развелось. Кругом прут без разбора.
Человека сейчас прямо не найти, у которого ничего не сперли.
У меня вот тоже недавно чемоданчик унесли, не доезжая Жмеринки.
И чего, например, с этим социальным бедствием делать? Руки, что ли, ворам отрывать?
Вот, говорят, в Финляндии в прежнее время ворам руки отрезали. Проворуется, скажем, какой-нибудь ихний финский товарищ, сейчас ему чик, и ходи, сукин сын, без руки.» («Воры»).
Приведенный отрывок показывает, что для построения фразы используется лексика, свойственная всем речевым стилям, но преобладает все же разговорная и просторечная:
прут, не сперли, ихний, сукин сын и т.д.
Встречаются слова и официально-делового стиля, необычайно популярные в 20-е годы :
товарищ, социальное бедствие, и подобные.
Этот пример не единичен, это отличительная черта всего зощенковского повествования. Попробуем охарактеризовать структуру словаря М.М. Зощенко. В таблице представлено наиболее типичное для автора словоупотребление:
| Стили речи (с точки зрения сферы употребления) | |
| Научный | причина, дискуссия, эффект, атмосфера, опыт, явление. |
| Публицистический | идеология, трудовые гроши, буржуазная мораль, мелкобуржуазное приличие, национальное меньшинство. |
| Официально-деловой | произошла, подтвердилась, после этого факта, состоялся суд, обыск, ЖАКТ, секретарь, казначей. |
| Книжный | монокль, моветон, приемный покой. |
| Разговорный стиль и просторечия | завсегда, давеча, ни хрена, морда, отбросы, шельмы, мильтон, паразит, чертова перечница, дьяволы, батюшки-светы, поднаперлись. |
Таблица показывает, что язык рассказов примерно на 50% состоит из слов, принадлежащих к разговорному стилю.
«Вот, братцы, и весна наступила. А там, глядишь, и скоро лето. А хорошо, товарищи, летом! Солнце пекет. Жарынь. А ты ходишь этаким чертом без валенок, в одних портках, и дышишь. Тут же где-нибудь птичечки порхают. Букашки куда-нибудь стремятся. Червячки чирикают. Хорошо, братцы, летом.» («Бочка»).
«Театр я не хаю… В кино только в самую залу входить худо. Трудновато входить. Свободно могут затискать до смерти… В именины моей супруги поперли мы с ней кинодраму глядеть…». («Кинодрама»).
«Конечно, потерять галошу в трамвае нетрудно.
Особенно, если сбоку поднажмут да сзади какой-нибудь архаровец на задник наступит, — вот вам и нет галоши.
Галошу потерять прямо пустяки.
С меня галошу сняли в два счета. Можно сказать, ахнуть не успел.» («Галоша»).
Наряду с разговорной используется лексика и фразеология других стилей речи, причем даже она имеет эмоционально-экспрессивное значение:
«Хочется рассказать про одного начальника. Очень уж глубоко интересная личность.
Оно, конечно, жалко — не помню, в каком городе эта личность существует. В свое время читал об этом начальнике небольшую заметку в харьковской газете. А насчет города — позабыл. Память дырявая. В общем, где-то около Харькова.
Ну, да это не суть важно. Пущай население само разбирается в своих героях. Небось, узнают — фамилия Дрожкин. («Административный восторг»).
Данный рассказ написан в форме газетной заметки, повествующей о самодурстве помощника начальника местной милиции. Публицистический стиль предполагает наличие информационной и воздействующей функций, экспрессивность высказывания и наличие стандарта, что является отличительной чертой газетной речи. Газетная лексика предполагает иностилевые вкрапления, но не допускает разрушения стиля. В процитированном отрывке наблюдается именно разрушение единого стилевого потока за счет употребления иностилевой лексики:
разговорная и просторечная: память дырявая, пущай, небось, уж больно (глубоко интересная);
научная: личность, существует;
официально-деловая: население, насчет города.
Таким образом, в одном небольшом отрывке перед нами предстают разные речевые системы. Любое обращение к стилистически окрашенным словам должно быть мотивировано, если же слова, имеющие ту или иную стилистическую окраску, используются неуместно, они придают речи комическое звучание. Зощенко сознательно нарушает стилистические нормы, смешивая лексику различных пластов. Чаще всего происходит разрушение тех семантических соотношений, которые существуют в системе литературной книжной лексики и фразеологии, — путем их внелитературных сцеплений:
«Будто вдруг на меня атмосферой пахнуло; Чего, говорит, агитировать: становись вон к той березе, тут мы тебя и штрельнем (агитировать в данном случае употреблено в значении «разговаривать«); Подхожу демонстративно к мельнику. — Так и так, говорю, вам, старичок, каюк-компания; В театре она и развернула свою идеологию в полном объеме; Это, кричит, чья свинья? Будьте любезны ее ликвидировать (из «Рассказов Назара Ильича господина Синебрюхова»).
Рассмотрим еще несколько текстовых примеров:
«Состоя, конешно, на платформе, сообщаю, что квартира №10 подозрительна в смысле самогона, который, вероятно, варит гражданка Гусева и дерет окромя того с трудящихся три шкуры. А когда, например, нетути денег или вообще нехватка хушь бы одной копейки, то в долг нипочем не доверяет и еще, не считаясь, что ты есть свободный обыватель, пихает в спину.(«Честный гражданин (письмо в милицию)»).
Здесь мы вновь наблюдаем смешение разностилевой лексики (разговорной: конешно, окромя, нетути, хушь бы, нипочем, пихает и официально-деловой (так как это все-таки «документ»): состоя на платформе, сообщаю, в смысле, гражданка Гусева и т.д.), а также включение в текст видоизмененного фразеологизма «драть три шкуры». В этом случае лексический состав фразеологизма полностью сохраняется, но автор вводит в него дополнительные слова: «дерет окромя того с трудящихся три шкуры«.
Фразеологизмы в произведениях Зощенко всегда имеют прямой, неиносказательный смысл, строятся они каждый раз заново и призваны служить только одной цели — дать сиюминутному событию точную, меткую и краткую оценку. Фразеологизм как бы «строится на ходу», впрочем, как и все повествование.
«И начал опять воздушные улыбки слать» («Иностранцы»).
«Он, может, действительно, как собака грязный едет»
(«Мещане»).
«Но что хорошо в буржуазных странах, то у нас иногда выходит боком» («Прелести культуры») .
Авторское изменение фразеологизмов, с которым мы встречаемся в рассказах Зощенко, носит следующий характер:
- замена слов во фразеологизме (разрушение лексического состава). Например, «воздушные улыбки» вместо привычного «воздушные поцелуи»;
- умышленное смешение двух фразеологизмов: «как собака грязный». В этом выражении переплелись два: «грязный как свинья» и «злой как собака».
Такое авторское изменение фразеологизмов дает установку на комизм и наиболее приближает язык к разговорному.
Для творчества Зощенко характерно создание синонимических рядов. Среди особенностей синонимии можно выделить следующие:
- в синонимическом ряду часто нет нейтрального слова — все составляющие ряд слова стилистически окрашены:
- «И всех, которые вступают, отчаянно дергает. — Ну, прямо устоять нет никакой возможности, до того пронизывает.» («Научное явление»);
- «Человека сейчас прямо не найти, у которого ничего не сперли. — У меня вот тоже недавно чемоданчик унесли, не доезжая Жмеринки. — «Сапоги, — говорю, — граждане, чуть не слимонили.» («Воры»).
- одно и то же слово может иметь синонимы всех трех разрядов (смысловые, эмоциональные, стилистические), заменяющие друг друга на протяжении всего текста:
«Инвалиду Гаврилову последнюю башку чуть не оттяпали. — Тут в это время кто-то и ударяет инвалида кастрюлькой по кумполу«;
«Хочешь одного по харе смазать — троих кроешь. — «Мне, — говорит, — сейчас всю амбицию в кровь разбили». — А ему, действительно, в эту минуту кто-то по морде съездил»;
«Все жильцы, конечно, поднаперли в кухню. — Инвалид Гаврилыч тоже является.» — «А инвалид, чертова перечница, несмотря на это в самую гущу вперся«. («Нервные люди»).
Нередко синонимы в рассказах Зощенко выполняют и функцию противопоставления. Прием противопоставления синонимов используется иногда не для подчеркивания различий, а, наоборот, близости сходных явлений действительности:
«Недавно в нашей коммунальной квартире драка произошла. И не то что драка, а целый бой» (масштабность);
«Хочешь, например, одного по харе смазать — троих кроешь» (эмоциональность).(«Нервные люди»).
Каждый из синонимов, отличаясь оттенками значений, подчеркивает, выделяет какую-то одну особенность предмета, а в совокупности синонимы способствуют более яркому, масштабному изображению.
Конечно, в обычном употреблении многие из используемых автором синонимов нельзя назвать таковыми в полном смысле этого слова, это так называемые «синонимы к случаю» или контекстуальные синонимы.
Как видно из анализа лексики и фразеологии, Зощенко, как правило, использует комбинации элементов. И в результате лексико-фразеологический уровень становится ведущим в процессе текстообразования. Писатель стремится наиболее точно передать свою мысль и для этого отбирает из ряда слов, употребление которых возможно в данном случае, одно, наиболее соответствующее целям и задачам высказывания.
Анализ синтаксиса текста — это анализ организующего начала текста. С ним связан стиль и мировоззрение писателя, развитие и воплощение основной мысли.
«Я пишу очень сжато. Фраза у меня короткая. Доступная бедным. Может быть, поэтому у меня много читателей,» — писал Зощенко о своем языке.
Говоря о синтаксисе юмористических рассказов Зощенко, исследователи обычно отмечают: простой синтаксис, прямую подачу материала, короткие, отрывистые фразы.
Повествование практически всегда ведется от первого лица: рассказчик или участвовал в происходящем, или слышал об этом от кого-либо:
«Недавно в нашей коммунальной квартире драка произошла» («Нервные люди»), то есть рассказчик является свидетелем происшествия;
«Рассказ этот — истинное происшествие. Случилось в Астрахани. Рассказал мне об этом актер-любитель» («Актер»).
«Григорий Иванович шумно вздохнул, вытер подбородок рукавом и начал рассказывать.» («Аристократка»).
И естественно, что такой рассказчик будет говорить на своем языке, так, как он обычно общается, и именно поэтому предложения простые и короткие, «фраза, доступная бедным».
Повествование от первого лица дает также возможность выразить отношение говорящего к высказыванию — модальность предложения.
Существует много способов выражения модальности. Среди приемов, используемых Зощенко, чаще всего выделяются:
— вводные слова и предложения:
«Кажись, говорит,— граждане, действительно у купца бумажник свистнули» («Актер»);
«Приехал я, знаете, в Москву» («Кризис»);
«Канапе, например, такое в нашей комнате стояло. Я думал, ничего себе канапе — хорошее канапе» («Бедность»).
— обращения:
«Может, гражданка, к вам еще родственники приедут, так вы уж говорите сразу, не томите» («Кризис»);
«Брось, товарищ, трепаться» («Рабочий костюм»);
«Вот, братцы мои, и праздник на носу — Пасха православная («Пасхальный случай»).
Причем вводные слова, предложения и обращения служат не только для выражения модальности, но и придают речи динамизм и еще больше сближают ее с разговорной, понятной и доступной всем.
Для разговорного языка естественна также структурная неполнота предложения: это и односоставные и различные виды неполных предложений. В текстах Зощенко такие типы предложений встречаются часто:
«Так и не починили (односоставное, неопределенно-личное). Ну что же делать? (односоставное, инфинитивное). Привыкаю. (односоставное, определенно-личное). » («Кошка и люди»).
«У купца Еремея Бабкина сперли енотовую шубу… (односоставное, неопределенно-личное).Жалко.» (односоставное, безличное).
Обращает на себя внимание и удивительная способность Зощенко ставить точку, подводить своеобразный итог написанному. писатель как бы «дозирует» информацию, с каждым разом предлагая читателям все больше и больше курьезного и смешного. Таким образом возникает определенный стилистический прием, состоящий в расчленении одного предложения на самостоятельные высказывания , которые образуют новое сверхфразовое единство— парцеллированную конструкцию. [Фусян,1988].
«Подох ли этот француз или он выжил, — я не могу вам этого сказать, не знаю. Наверное, выжил. Нация довольно живучая. («Иностранцы»);
«Затопили мы печку. Расположились вокруг нее. Сидим. Нюхаем» («Кошка и люди»).
«Конечно, читатель может полюбопытствовать: какая, дескать, баня? Где она? Адрес?
«Какая баня? Обыкновенная. Которая в гривенник.» («Баня»).
Широкое употребление парцеллированных конструкций в текстах Зощенко придает повествованию оттенок непринужденности общения, неподготовленности речи, неофициальности отношений между писателем и читателем, что свойственно живой разговорной речи.
Говоря о «дозировании» информации, нельзя не заметить тот факт, что нагнетание идет как бы по нарастающей, в результате чего появляется стилистическая фигура, весьма близкая к градации, то есть события последовательно наращиваются или ослабляются:
«Лично я, братцы мои, к врачам хожу очень редко. То есть в самых крайних, необходимых случаях. Ну, скажем, возвратный тиф или с лестницы ссыпался.»
«А хороший был человек. Развитой, полуинтеллигентный, не дурак выпить.» («Любитель»);
«Первый раз зевнула — ничего. Второй раз зевнула во всю ширь — аж все зубы можно пересчитать. Третий раз зевнула еще послаще» («Веселенькая история»).
Среди стилистических приемов и фигур, наиболее любимых Зощенко, часто встречаются и сравнения. Причем роль сравнений не украшение речи, а конкретизация , уточнение, помогающее ярче представить событие или ситуацию:
«Главная причина — народ уж очень нервный. Расстраивается по мелким пустякам . Горячится. И через это дерется грубо, как в тумане«.
«Я, — говорит,— ну, ровно слон работаю за тридцать два рубля с копейками в кооперации». («Нервные люди»).
Известно, что как и любые другие, синтаксические средства существуют не сами по себе, а для выполнения определенных функций. В произведениях Зощенко нет строгого назначения для каждого стилистического средства, автор свободно комбинирует их, пробует различные варианты сочетаний, то есть постоянно создает новые и новые образования. Сочетаемость всех этих образований и приводит к появлению новой стилистики.
Ее отличительными чертами можно назвать необычность, нестандартность, «сиюминутность», чрезвычайную гибкость и подвижность. Любое выражение, высказывание создается как будто в данный момент и на данный момент и больше никогда в этом виде использоваться не будет.
Анализ произведений Зощенко показывает, что «стиль — это человек» (Ж.Л. Бюффон). В стиле реализуется связь автора, героя и читателя. Стилевое единство литературного произведения наиболее непосредственно проявляется в художественной речи и композиции как основных компонентах его формы.
Все комические герои от древнейшего Петрушки до Швейка действовали в условиях антинародного общества, зощенковския же герой «развернул свою идеологию» в иной обстановке. Писатель показал конфликт между человеком, отягощенным предрассудками дореволюционной жизни, и моралью, нравственными принципами нового общества.
Разрабатывая нарочито обыденные сюжеты, рассказывая частные истории, приключившиеся с ничем не примечательным героем, писатель возвышал эти отдельные случаи до уровня значительного обобщения. Он проникает в святая святых мещанин, который невольно саморазоблачается в своих монологах. Эта умелая мистификация достигалась посредством мастерского владения манерой повествования от имени рассказчика, мещанина, который не только опасался открыто декларировать свои воззрения, но и старался нечаянно не дать повода для возбуждения о себе каких-либо предосудительных мнений.
Комического эффекта Зощенко часто достигал обыгрыванием слов и выражений, почерпнутых из речи малограмотного мещанина, с характерными для нее вульгаризмами, неправильными грамматическими формами и синтаксическими конструкциями («плитуар», «окромя», «хресь», «етот», «в ем», «брунеточка», «вкапалась», «для скусу», «хучь плачь», «эта пудель», «животная бессловесная», «у плите» и т.д.).
Использовались и традиционные юмористические схемы, вошедшие в широкий обиход со времен «Сатирикона»: враг взяток, произносящий речь, в которой дает рецепты, как брать взятки («Речь, произнесенная на банкете»); противник многословия, сам на поверку оказывающийся любителем праздных и пустых разговоров («Американцы»); доктор, зашивающий часы «кастрюльного золота» в живот больному («Часы»).
Зощенко — писатель не только комического слога, но и комических положений. Стиль его рассказов — это не просто смешные словечки, неправильные грамматические обороты и речения. В том-то и состояла печальная судьба авторов, стремившихся писать «под Зощенко», что они, по меткому выражению К. Федина, выступали просто как плагиаторы, снимая с него то, что удобно снять, — одежду. Однако они были далеки от постижения существа зощенковского новаторства в области сказа. Зощенко сумел сделать сказ очень емким и художественно выразительным. Герой-рассказчик только говорит, и автор не усложняет структуру произведения дополнительными описаниями тембра его голоса, его манеры держаться, деталей его поведения. Однако посредством сказовой манеры отчетливо передаются и жест героя, и оттенок голоса, и его психологическое состояние, и отношение автора к рассказываемому. То, чего другие писатели добивались введением дополнительных художественных деталей, Зощенко достиг манерой сказа, краткой, предельно сжатой фразой и в то же время полным отсутствием «сухости».
Сначала Зощенко придумывал различные имена своим сказовым маскам (Синебрюхов, Курочкин, Гаврилыч), но позднее от этого отказался. Например, «Веселые рассказы», изданные от имени огородника Семена Семеновича Курочкина, впоследствии стали публиковаться вне прикрепленности к личности этого персонажа. Сказ стал сложнее, художественно многозначнее.
Форму сказа использовали Н. Гоголь, И. Горбунов, Н. Лесков, советские писатели 20-х годов. Вместо картинок жизни, в которых отсутствует интрига, а порою и всякое сюжетное действие, как было в мастерски отточенных миниатюрах-диалогах И. Горбунова, вместо подчеркнуто изощренной стилизации языка городского мещанства, которой Н. Лесков добивался посредством лексической ассимиляции различных речевых стихий и народной этимологии, Зощенко, не чураясь и этих приемов, ищет и находит средства, наиболее точно отвечающие складу и духу его героя.
Зощенко зрелой поры шел по пути, проложенному Гоголем и Чеховым, не копируя, однако, в отличие от многочисленных обличителей 20-х годов, их манеры.
К. Федин отметил умение писателя «сочетать в тонко построенном рассказе иронию с правдой чувства» [4]. Достигалось это неповторимыми зощенковскими приемами, среди которых важное место принадлежало особо интонированному юмору.
Юмор Зощенко насквозь ироничен. Писатель называл свои рассказы: «Счастье», «Любовь», «Легкая жизнь», «Приятные встречи», «Честный гражданин», «Богатая жизнь», «Счастливое детство» и т.п. А речь в них шла о прямо противоположном тому, что было заявлено в заголовке. Это же можно сказать и о цикле «Сентиментальных повестей», в которых доминирующим началом; стал трагикомизм обыденной жизни мещанина и обывателя. Одна из повестей носила романтическое заглавие «Сирень цветет». Однако поэтическая дымка названия рассеивалась уже на первых страницах. Здесь густо текла обычная для зощенковских произведений жизнь затхлого мещанского мирка с его пресной любовью, изменами, отвратительными сценами ревности, мордобоем.
Господство пустяка, рабство мелочей, комизм вздорного и нелепого — вот на что обращает внимание писатель в серии сентиментальных повестей. Однако много тут и нового, даже неожиданного для читателя, который знал Зощенко-новеллиста. В этом отношении особенно показательна повесть «О чем пел соловей».
Здесь, в отличие от «Козы», «Мудрости» и «Людей», где были нарисованы характеры всевозможных «бывших» людей, надломленных революцией, выбитых из привычной житейской колеи, воссоздан вполне «огнестойкий тип», которого не пошатнули никакие бури и грозы минувшего социального переворота. Василий Васильевич Былинкин широко и твердо ступает по земле. «Каблуки же Былинкин снашивал внутрь до самых задников». Если что и сокрушает этого «философски настроенного человека, прожженного жизнью и обстрелянного тяжелой артиллерией», так это внезапно нахлынувшее на него чувство к Лизочке Рундуковой.
В сущности, повесть «О чем пел соловей» и представляет тонко пародийно стилизованное произведение, излагающее историю объяснений и томлений двух жарко влюбленных героев. Не изменяя канонам любовной повести, автор посылает испытание влюбленным, хотя и в виде детской болезни (свинка), которой неожиданно тяжело заболевает Былинкин. Герои стоически переносят это грозное вторжение рока, их любовь становится еще прочнее и чище. Они много гуляют, взявшись за руки, часто сидят над классическим обрывом реки, правда, с несколько несолидным названием — Козявка.
Любовь достигает кульминации, за которой возможна только гибель любяих сердец, если стихийное влечение не будет увенчано брачным союзом. Но тут вторгается сила таких обстоятельств, которые под корень сокрушают тщательно взлелеянное чувство.
Красиво и пленительно пел Былинкин, нежные рулады выводил его прерывающийся голос. А результаты?
Вспомним, почему в прежней сатирической литературе терпели крах матримониальные домогательства столь же незадачливых женихов.
Смешно, очень смешно, что Подколесин выпрыгивает в окно, хотя тут и нет того предельного снижения героя, как у Зощенко.
Сватовство Хлестакова срывается оттого, что где-то в глубине сцены суровым возмездием нависает фигура истинного ревизора.
Свадьба Кречинского не может состояться потому, что этот ловкий мошенник метит получить миллион приданого, но в последний момент делает слишком неуклюжий шаг.
А чем объясняется печально-фарсовый итог в повести «О чем пел соловей»? У Лизочки не оказалось мамашиного комода, на который так рассчитывал герой. Вот тут-то и вылезает наружу мурло мещанина, которое до этого — правда, не очень искусно — прикрывалось жиденькими лепестками «галантерейного» обхождения.
Зощенко пишет великолепный финал, где выясняется истинная стоимость того, что вначале выглядело трепетно-великодушным чувством. Эпилогу, выдержанному в умиротворенно-элегических тонах, предшествует сцена бурного скандала.
В структуре стилизованно-сентиментальной повести Зощенко, подобно прожилкам кварца в граните, проступают едко саркастические вкрапления. Они придают произведению сатирический колорит, причем, в отличие от рассказов, где Зощенко открыто смеется, здесь писатель, пользуясь формулой Маяковского, улыбается и издевается. При этом его улыбка чаще всего грустно-печальная, а издевка — сардоническая.
Именно так строится эпилог повести «О чем пел соловей», где автор наконец-то отвечает на вопрос, поставленный в заглавии. Как бы возвращая читателя к счастливым дням Былинкина, писатель воссоздает атмосферу любовного экстаза, когда разомлевшая «от стрекота букашек или пения соловья» Лизочка простодушно допытывается у своего поклонника:
— Вася, как вы думаете, о чем поет этот соловей?
На что Вася Былинкин обычно отвечал сдержанно:
— Жрать хочет, оттого и поет».
Своеобразие «Сентиментальных повестей» не только в более скудном введении элементов собственно комического, но и в том, что от произведения к произведению нарастает ощущение чего-то недоброго, заложенного, кажется, в самом механизме жизни, мешающего оптимистическому ее восприятию.
Ущербность большинства героев «Сентиментальных повестей» в том, что они проспали целую историческую полосу в жизни России и потому, подобно Аполлону Перепенчуку («Аполлон и Тамара»), — Ивану Ивановичу Белокопытову («Люди») или Мишелю Синягину («М.П. Синягин»), не имеют будущего. Они мечутся в страхе по жизни, и каждый даже самый малый случай готов сыграть роковую роль в их неприкаянной судьбе. Случай приобретает форму неизбежности и закономерности, определяя многое в сокрушенном душевном настрое этих героев.
Фатальное рабство мелочей корежит и вытравляет человеческие начала у героев повестей «Коза», «О чем пел соловей», «Веселое приключение». Нет козы — и рушатся устои забежкинского мироздания, а вслед за этим гибнет и сам Забежкин. Не дают мамашиного комода невесте — и не нужна сама невеста, которой так сладко пел Былинкин. Герой «Веселого приключения» Сергей Петухов, вознамерившийся сводить в кинематограф знакомую девицу, не обнаруживает нужных семи гривен и из-за этого готов прикончить умирающую тетку.
Художник живописует мелкие, обывательские натуры, занятые бессмысленным коловращением вокруг тусклых, линялых радостей и привычных печалей. Социальные потрясения обошли стороной этих людей, называющих свое существование «червяковым и бессмысленным». Однако и автору казалось порою, что основы жизни остались непоколебленными, что ветер революции лишь взволновал море житейской пошлости и улетел, не изменив существа человеческих отношений.
Такое мировосприятие Зощенко обусловило и характер его юмора. Рядом с веселым у писателя часто проглядывает печальное. Но, в отличие от Гоголя, с которым сравнивала иногда Зощенко современная ему критика, герои его повестей настолько измельчали и заглушили в себе все человеческое, что для них в жизни трагическое просто перестало существовать.
У Гоголя сквозь судьбу Акакия Акакиевича Башмачкина проглядывала трагедия целого слоя таких же, как этот мелкий чиновник, обездоленных людей. Духовное их убожество было обусловлено господствующими социальными отношениями. Революция ликвидировала эксплуататорский строй, открыла перед каждым человеком широкие возможности содержательной и интересной жизни. Однако оставалось еще немало людей, либо недовольных новыми порядками, либо просто скептически настроенных и равнодушных. Зощенко в то время также еще не был уверен, что мещанское болото отступит, исчезнет под воздействием социальных преобразований.
Писатель жалеет своих маленьких героев, но ведь сущностьто этих людей не трагическая, а фарсовая. Порою и на их улицу забредет счастье, как случилось, например, с героем рассказа «Счастье» стекольщиком Иваном Фомичом Тестовым, схватившим однажды яркого павлина удачи. Но какое это тоскливое счастье! Как надрывная пьяная песня со слезой и тяжелым угарным забытьем.
Срывая с плеч гоголевского героя новую шинель, похитители уносили вместе с нею все самое заветное, что вообще мог иметь Акакий Акакиевич. Перед героем же Зощенко открывался мир необъятных возможностей. Однако этот герой не увидел их, и они остались для него сокровищами за семью печатями.
Изредка может, конечно, и у такого героя ворохнуться тревожное чувство, как у персонажа «Страшной ночи». Но оно быстро исчезает, потому что система былых житейских представлений цепко держится в сознании мещанина. Прошла революция, всколыхнувшая Россию, а обыватель в массе своей остался почти не затронутым ее преобразованиями. Показывая силу инерции прошлого, Зощенко делал большое, полезное дело.
«Сентиментальные повести» отличались не только своеобразием объекта (по словам Зощенко, он берет в них «человека исключительно интеллигентного», в мелких же рассказах пишет «о человеке более простом»), но и были написаны в иной манере, чем рассказы.
Повествование ведется не от имени мещанина, обывателя, а от имени писателя Коленкорова, и этим как бы воскрешаются традиции русской классической литературы. На самом деле у Коленкорова вместо следования гуманистическим идеалам XIX века получается подражательство и эпигонство. Зощенко пародирует, иронически преодолевает эту внешне сентиментальную манеру.
Сатира, как вся советская художественная проза, значительно изменилась в 30-е годы. Творческая судьба автора «Аристократки» и «Сентиментальных повестей» не составляла исключения. Писатель, который разоблачал мещанство, высмеивал обывательщину, иронично и пародийно писал о ядовитой накипи прошлого, обращает свои взоры совсем в иную сторону. Зощенко захватывают и увлекают задачи социалистического преобразования. Он работает в многотиражках ленинградских предприятий, посещает строительство Беломорско-Балтийского канала, вслушиваясь в ритмы грандиозного процесса социального обновления. Происходит перелом во всем его творчестве: от мировосприятия до тональности повествования и стиля.
В этот период Зощенко охвачен идеей слить воедино сатиру и героику. Теоретически тезис этот был провозглашен им еще в самом начале 30-х годов, а практически реализован в «Возвращенной молодости» (1933), «Истории одной жизни» (1934), повести «Голубая книга» (1935) и ряде рассказов второй половины: 30-х годов.
Наши недруги за рубежом нередко объясняют тяготение Зощенко к героической теме, яркому положительному характеру диктатом внешних сил. На самом деле это было органично для писателя и свидетельствовало о его внутренней эволюции, столь нередкой для русской национальной традиции еще со времен Гоголя. Достаточно вспомнить вырвавшееся из наболевшей груди признание Некрасова: «Злобою сердце питаться устало…», сжигавшую Щедрина жажду высокого и героического, неутоленную тоску Чехова по человеку, у которого все прекрасно.
Уже в 1927 году Зощенко в свойственной ему тогда манере сделал в одном из рассказов такое признание:
«Хочется сегодня размахнуться на что-нибудь героическое. На какой-нибудь этакий грандиозный, обширный характер со многими передовыми взглядами и настроениями. А то все мелочь да мелкота — прямо противно…
А скучаю я, братцы, по настоящему герою! Вот бы мне встретить такого!»