Ошибки врачей дорого обходятся

Господи, как скучно мы живем! В нас пропадает дух авантюризма! Мы перестали лазить в окна к любимым женщинам…

Да и бельишко у вас, как я успел заметить, не по сезону. Схватите воспаление легких и ага.
— Что «ага»?
— Летальный исход.
— А у вас ботиночки на тонкой подошве, так что умрем рядом.

Но нашлись добрые люди: обобрали, подогрели… Нет – подобрали, обогрели.

3-я улица Строителей, дом 25, квартира 12, четвёртый этаж.
— Хоть пятый!

А-а-а! Так здесь ещё и Павлик есть! Так, где Павлик?

А давайте взвесимся на брудершафт.

— Ну что вы делаете?
— Я ухожу.
— Вы же ищете предлог, чтобы остаться.
— Ищу. Не нахожу.
— А я не могу найти предлог, чтоб вас задержать. Что делать?

— Как её зовут?
— У неё удивительное имя… Надя.
— Главное — редкое.

Такие, как Вы, всегда правы, во всём, потому что живёте как положено, как предписано, но в этом и Ваша слабость — Вы не способны на безумство, Великое Вам не по плечу, а жизнь нельзя подогнать под выверенную схему…

— Знаешь, когда люди поют?
— Когда нет слуха и голоса?
— Когда они счастливы!..

— Руку сломаешь!
— Сам сломаю, сам и починю.

Пить надо меньше! Надо меньше пить!

Понимаете, каждый год 31 декабря мы с друзьями ходим в баню. Это у нас такая традиция…

Так значит, Галя сейчас в Москве, а я здесь, на полу, в Ленинграде?

Я понимаю, ванна в каждой квартире – это правильно, это удобно, это цивилизация. Но сам процесс мытья, который в бане выглядит как торжественный обряд, в ванной просто смывание грязи.

Какая гадость эта ваша заливная рыба!

Ну хорошо, предположим, вы не помните, как попали в самолет. Но как вы вышли оттуда, вы должны были помнить?!
— Да! Да-а! П-помнить д-должен… но я не помню…

— Мы не будем полагаться на случай. Мы пойдем простым логическим путем.
— Пойдем вместе.

Поете вы действительно здорово, а вот готовить вы не умеете.

— Это вы Ипполита окатили? Он сейчас шел весь мокрый!
— Это он мокрый от слез…

Ага! Он уже бреется моей бритвой!

А теперь во всех городах возводят типовой кинотеатр «Ракета», в котором можно посмотреть типовой художественный фильм.

Внимание! Родился нежный и лирический тост.

Во-о-от он мой пиджачок, во-о-от куда я его повесил… серый в ёлочку…

Вот кто бы ни был — убью и всё!

Вчера Женя пошёл в баню.
— В баню. Девушка, в какую баню?! У него в квартире есть ванная.

— Вы думаете, вы в Москве, да?
— А вы думаете, я где, а?

Вы думаете, я легкомысленная?
— Поживем — увидим.

— Вы замужем?
— Ну, какое это имеет значение?
— Значит, не замужем.

— Вы знаете, Наденька, а я представитель самой консервативной профессии.
— Да? Мы можем с вами посоревноваться.
— Нет, я серьезно. У нас иметь собственное мнение особенно трудно. А вдруг оно ошибочное? Ошибки врачей дорого обходятся людям.
— Да… Ошибки учителей менее заметны, но в конечном счёте они обходятся людям не менее дорого.

— Вы никогда не были замужем?
— Была. Наполовину.

— Где я?
— Там же, где и я.
— А я где?
— В аэропорту.

Разве может быть запрограммированное, ожидаемое, запланированное счастье?

— Куда вы меня несёте?
— Навстречу твоему счастью!

— Я люблю тебя. Хочу, чтоб ты стала моей женой.
— Но я же вечно буду мелькать у тебя перед глазами.
— Мелькай. Мне этого очень хочется.

— Да и бельишко у Вас, как я успел заметить, не по сезону. Схватите воспаление лёгких и ага.
— Что «ага»?
— Летальный исход.
— А у вас ботиночки на тонкой подошве, так что умрём рядом.

— Мама-а!
— Мама ушла!
— Чья мама ушла?
— По счастью, у нас с вами разные мамы…
— И они, мамы, обе ушли?

Да, я хирург. Мне часто приходится делать людям больно, чтобы потом им жилось хорошо.

Когда делают предложение одной женщине, то не вспоминают про другую.

За такой короткий срок старое разрушить можно, а создать новое — очень трудно. Нельзя…

— … А почему мама поставила чужие тарелки?
— Наконец-то, вы начинаете прозревать.
— А чего тут прозревать-то? Значит, вы вошли, переставили мебель, поменяли тарелки… А куда вы дели мою люстру?!
— Отвезла в комиссионку!
— Зачем?…

Почему вы меня всё время роняете-то!

У меня такое ощущение, что за эту ночь мы прожили целую жизнь…

— Ну хорошо, предположим, вы не помните, как попали в самолёт. Но как вы вышли оттуда, вы должны были помнить?!
— Да! Помнить должен… но я не помню…

Такие, как Вы, всегда правы, во всем, потому что живете как положено, как предписано, но в этом и Ваша слабость — Вы не способны на безумство, Великое Вам не по плечу, а жизнь нельзя подогнать под вымеренную схему…

— Ошибки врачей дорого обходятся людям.
— Да… Ошибки учителей менее заметны, но в конечном счете они обходятся людям не менее дорого.

Споко-о-ойно, Ипполит, спокойно, спокойно!

— А все-таки у нас с Вами самые замечательные профессии, самые нужные!
— Судя по зарплате — нет.

— Куда вы меня несёте?
— Навстречу твоему счастью!

Новогодняя ночь кончилась, и все встает на свои места…

Господи, как скучно мы живем! В нас пропадает дух авантюризма! Мы перестали лазить в окна к любимым женщинам…

Ну это вообще неслыханно, ребята! Доктор отказывается пить за здоровье!

Нашлись добрые люди… Подогрели, обобрали. То есть подобрали, обогрели…

— Расскажи, как вы познакомились.
— Это целая история! Она пришла ко мне в поликлинику…
— А она что, больная, да?

— Да и бельишко у Вас, как я успел заметить, не по сезону. Схватите воспаление лёгких и ага.
— Что « ага»?
— Летальный исход.
— А у вас ботиночки на тонкой подошве, так что умрём рядом.

Ещё одно слово — и следующая тарелка полетит вам в голову!

За такой короткий срок старое разрушить можно, а создать новое — очень трудно. Нельзя…

Замечательная идея! Что ж она мне самому в голову не пришла?

— Знаешь, мама, мне кажется, я женюсь.
— Мне тоже так кажется.

И даже после этого я не Ипполит!

— Надо уметь сдерживать свои чувства..
— Зачем? Не слишком ли часто мы в жизни сдерживаемся?

У нас иметь собственное мнение особенно трудно. А вдруг оно ошибочное?

Вы что, обиделись? Не обижайтесь, это же правда… А на правду нельзя обижаться, даже если она горькая.

Нет, ребята! Если в таком темпе будем продвигаться — я на аэродром не попадаю!

Как я мог ошибиться, я же никогда не пьянею!

— Пойдём простым и логическим ходом.
— Пойдём вместе.
— Ты летишь в Ленинград?
— Нет.
— И я нет.
— Павел может лететь в Ленинград?
— Может.
— Может. А Женя?
— Тоже может.
— Тоже может. Они оба могут!
— Кинем жребий?
— Мы не будем полагаться на случай!

— Ну скажи что-нибудь, ты же у нас самый сообразительный.
— Я могу сказать только, что один из них Женя.

..и, конечно, Черемушки не подозревали, что обретают бессмертие в те грустные для них дни, когда их навсегда сметали с лица земли.

Извините, я постеснялся открыть своим ключом.

Ипполит, ну какой вы тупой!

— Мне 36 лет, между прочим.
— Это бестактно с твоей стороны напоминать мне о моем возрасте.

Когда делают предложение одной женщине, не вспоминают про другую.

Конец новогодней ночи… завтра наступит похмелье. Пустота…

— Мне кажется, один из нас сумасшедший.
— Я догадываюсь, кто.

Нашлись добрые люди… Подогрели, обобрали. То есть, подобрали, обогрели…

Я мечтал об этом всю свою сознательную жизнь.

— А о чём Вы думаете?
— Я думаю о горячем чае.
— Ну о горячем чае я тоже думаю, но всё же откровенность за откровенность.

Он у тебя в постели, но он не знает, как тебя зовут? Прекрасно!

— Я очень люблю, когда ты поёшь.
— Просто ты ко мне необъективно относишься.
— Ещё как. Ещё как необъективно.

И ширму нашу фамильную умыкнули…

— Зачем вы пошли в баню? У вас что, дома ванной нет?
— Вам этого не понять!

— Я не проходимец, неужели вы этого не видите? Я несчастный человек.
— Как будто несчастный человек не может быть проходимцем.

— Ну, поёте вы действительно прекрасно, а вот готовить вы не умеете. Вот это не рыба, не заливная рыба, это стрихнин какой-то!
— Вы же меня хвалили!
— Я врал! Я вру…

Если вы любите женщину, вы должны доверять ей.

— По дороге в Красноярск нелётная погода… и в худшем случае я встречу Новый год в этом кресле.
— А в лучшем?
— Тоже в кресле, только в воздухе.

— Ну а как вас в самолет сажали, вы должны помнить?!
— П-помнить д-должен… Но я не помню…

Ну, если ты хочешь вращаться, тогда, конечно, вращаться.

— Ну и как тебе Галя, нравится?
— Ты же на ней женишься, а не я.

Ну, иди, открывай. Это наверняка Ипполит. Что-то его давно не было.

Ну что вы меня всё время роняете!

Объясните, наконец, почему ваша невеста придет искать вас у меня дома!

Ой, какая жалость! Ой, какие мелкие кусочки!

Он уехал. Он ездит быстрее, чем я бегаю.

О-о, тёпленькая пошла! Потрите мне спинку, пожалуйста! Ну что вам жалко, что ли? Ну, не хотите, как хотите.

Ребята, а это я ломаю дверь.

— Мама, почему ты сидишь в коридоре?
— Сторожу преступника. А он меня песнями развлекает.

— Смотри, Надежда, чтобы к моему приходу не завёлся тут кто-нибудь третий.
— Не волнуйтесь, этого уж я не допущу.

— Ура!
— Чего «ура»?
— Я возвращаюсь, у меня уважительная причина — я портфель забыл.
— А! Это вы нарочно придумали!
— А зачем бы я мёрз столько времени?
— Подождите, подождите! Я вам вынесу портфель.
— Нет! Я вам не доверяю, у меня там ценный веник.

— Мне тридцать шесть лет, между прочим.
— Это бестактно с твоей стороны напоминать мне о моём возрасте.

Людям свойственно ошибаться. Эта античная мудрость учит толерантности и всепрощению. Но как быть, если чья-то некомпетентность ставит под угрозу самое ценное, что у нас есть, — здоровье? Имеет ли право на ошибку тот, кто избрал профессией заботу о нем? В медицинском сообществе уверяют: доктора — тоже люди, а значит, как и все, заслуживают снисхождения. Пациенты, столкнувшиеся с просчетами медиков, придерживаются другого мнения — огрехи врачей обходятся слишком дорого. Дороже всего на свете. Ведь зачастую речь идет не о деньгах, а о самой жизни.

«Диагноз рак маме поставили, когда ей было 57 лет, — с трудом справившись с волнением, начинает рассказ Елена Михайлова из Твери. — Это было как гром среди ясного неба. Мама жила в одном из райцентров Тверской области — Зубцове. И злокачественное образование у нее обнаружили там, в местной поликлинике. Сказали, надо ехать в Тверь, в онкодиспансер, чтобы провести более детальное обследование».

По словам Елены, тверские онкологи диагноз подтвердили, но, насколько возможно, успокоили: «Первая стадия. Без метастазов. Хорошо, что вовремя обратились». Сделали операцию. Вместе с опухолью удалили женские органы, где и выявили новообразование. «Уточнили диагноз: аденосаркома, — вздыхает Елена, вспоминая пережитое. — Лечащий врач, практикующая более 30 лет, заметила, что это заболевание очень редкое. За все время она сталкивалась с ним буквально два-три раза. Доктор призналась, что не знает точно, какую послеоперационную терапию следует назначить в нашем случае. В результате выбрала радиологию».

Через два месяца мама Елены вновь приехала в Тверь. В онкодиспансере провели стандартное обследование — гинеколог, маммолог, самые простые анализы — кровь, моча и так далее. Не найдя никаких противопоказаний, начали курс облучения. «Пройдя его, мама вернулась в Зубцов. Дополнительных исследований, которые могли дать более полное представление о ее состоянии, не назначили и не порекомендовали. Ни компьютерной, ни магнитно-резонансной томографии не сделали», — уточняет дочь.

Девушка прерывает рассказ, чтобы справиться с нахлынувшими чувствами. «Как же я корю себя за это! — проглотив подступившие слезы, в сердцах восклицает она. — Если бы я тогда знала, что от этого зависит мамина жизнь… Понимаете, в тот момент о раке я знала столько же, сколько и все. Кто с этим не сталкивался. У меня не было оснований не доверять врачам, ставить под сомнение их слова и перепроверять все самостоятельно. Это теперь я эксперт в этой области. К сожалению».

Через некоторое время мать Елены почувствовала себя хуже: появились боли внизу живота, стало трудно находиться в вертикальном положении, все время хотелось прилечь.

Вскоре она заметила, что у нее растет живот. А вес, наоборот, стремительно снижался. Женщина опять приехала в Тверь. В онкодиспансере ее осмотрели и уверили, что ничего страшного не происходит.

«Послеоперационные спайки, нормальное явление —  констатировала доктор. — Езжайте домой, через три месяца вернетесь на плановое обследование». При этом, по словам Елены, в карточке матери записали: «Сильно похудела, состояние ухудшилось». Тем не менее врач снова не назначила КТ или МРТ.

«Маму лечили на глаз. В лучшем случае на ощупь, — сокрушается дочь. — Как выяснилось впоследствии, так же и диагноз поставили. Да и операцию выполнили спустя рукава».

Самочувствие ухудшалось. Усилились боли, продолжал увеличиваться и живот. В зубцовской поликлинике обследовали все что можно — желудок, печень, почки. На это ушли месяцы. В данном случае — бесценные.

Только оказавшись в кабинете хирурга, она услышала, что ей срочно нужно ехать в Тверь на компьютерную томографию брюшной полости и органов малого таза.

«Результаты КТ повергли в ужас. Оказалось, что онкологические процессы не только не остановились, а развиваются катастрофическими темпами, — переходит Елена к самой шокирующей части повествования. — Появились метастазы — в брюшной полости и большом сальнике, который во время операции маме почему-то не удалили. Его требуется убирать в обязательном порядке. В любом случае. Нам подтвердили это все онкологи, с кем мы потом общались. Да и я сама, утратив доверие к врачам, прочитала об этом в обычном медицинском справочнике».

«Мы подарили вам два года»

Показав результаты КТ лечащему врачу, Елена и ее мать услышали, что помочь им теперь, к сожалению, невозможно. Единственное, что предложили, — откачать жидкость.

«Онкологические процессы сопровождаются накоплением жидкости, которая не выводится из организма обычным путем. Именно поэтому у мамы и рос живот», — поясняет дочь. По ее словам, осознав, что на этом уровне разговор закончен, они настояли на онкоконсилиуме.

«Одна из участниц консилиума сказала фразу, которая навсегда врезалась мне в память: «Вы прожили два прекрасных года (столько времени прошло с момента обнаружения онкологического заболевания. — Прим. ред.). Чего вы от нас еще хотите?» — продолжает Елена после паузы. — Но все-таки назначили химиотерапию».

Дочь вспоминает, как тяжело дался маме этот курс. Около полумесяца она не могла даже толком стоять. Когда немного полегчало, приняли решение бороться до конца. Взяв у тверских медиков результаты всех исследований — стекла, блоки, карту больного, — мать и дочь отправились в Москву, в Российский онкологический центр имени Блохина.

«Знаете, мы побаивались туда обращаться. Думали, если в Твери столько больных, что врачам некогда уделить должное внимание каждому, то что же там? К ним ведь со всей страны едут, — делится воспоминаниями Елена. — Однако, оказавшись в институте, я с удивлением обнаружила, что может быть и по-другому. К нам отнеслись с предельным вниманием и даже, чего я вообще не ожидала, сочувствием. Впервые за все время маминой болезни».

Когда «на Каширке», как в народе называют онкологический институт, изучили все имеющиеся и провели собственные исследования, выяснилось, что история болезни Лениной матери началась с ошибки. Дальше — больше. Ошибок.

«Диагноз с самого начала поставили неверно. У мамы была не аденосаркома, а карциносаркома, — говорит Елена. — Тоже ничего хорошего, но не так страшно. Нам объяснили, что в этом случае в качестве послеоперационной терапии применяют не радиологию, а гормоны. Но самое главное, операцию маме выполнили неадекватно».

По словам девушки, главный просчет, повлекший ухудшение состояния, — игнорирование хирургом большого сальника. Елена уточняет, что этот орган как губка впитывает в себя все вредоносное. Если бы его вовремя убрали и назначили правильную терапию, от болезни не осталось бы и следа, уверены московские врачи. Если бы правильно диагностировали, если бы адекватно прооперировали, если бы применили верную терапию…

«Прошлой весной мамы не стало, — Елена больше не сдерживает слез. — Хотя в Москве, а потом и в Орле, где мы продолжили лечение, медики сделали все возможное. За два года, пока мы пребывали в неведении относительно ее истинного состояния, болезнь достигла четвертой стадии. Было уже поздно».

Лена рассказывает, что, узнав о четвертой стадии и целом ряде допущенных ошибок, она пошла к лечащему врачу. Просто спросить, как так получилось? Почему ее мать, придя в больницу на первой стадии, перенеся операцию и выполняя все предписания врачей, сейчас находится при смерти. Напомнила доктору ее же слова, сказанные в начале их страшного пути: «Хорошо, что вовремя. Все будет хорошо».

«Как же так? Кто поставил неверный диагноз?» — задала Елена прямой вопрос. В ответ услышала: «Ну я. Я поставила диагноз. Так мне тогда показалось». Дальнейший разговор был бессмысленным: «О чем разговаривать с врачом, который ставит диагноз на основании того, что ей кажется? Да и вину свою, пусть и косвенно, она, получается, признала».

Понятно, что врачи бывают разные — хорошие и плохие, добрые и злые, внимательные и безразличные. Хотя в этой области такие человеческие качества, как чуткость и желание помочь должны быть определяющими. Еще на этапе выбора профессии. Если не любишь людей, то вряд ли стоит заниматься медициной. Но главное, человек, называющий себя доктором, обязан помнить, что одно его слово способно подарить надежду или разом лишить ее.

«С онкологией я живу больше 20 лет. У меня редкий вид рака, который не дает метастазов. Можно сказать, мне повезло», — грустно улыбается другая жительница Твери, пенсионерка Лариса Анатольевна (имя изменено). Разговаривая с этой дамой, невозможно не отметить ее шарм: стройная фигура, благородная осанка и лучистые глаза. Трудно поверить, что эта уверенная в себе женщина много лет живет на преодоление. Она перенесла 16 сложнейших операций. Каждая из них могла закончиться ампутацией конечности. Всякий раз, ложась под нож, Лариса Анатольевна не знала, какой она увидит себя в зеркале, выйдя из наркоза.

«Я даже представляю научный интерес, — не без гордости продолжает она. — Врачи института Блохина, у которых я наблюдаюсь последние годы, говорят, что мой случай поможет разработать новые методы борьбы с этой разновидностью опухолей». За время болезни она не то чтобы привыкла к ней, но научилась существовать в этом состоянии. Однако редкость ее недуга имеет и обратную сторону: медики не знают наверняка, что будет дальше. Есть вероятность, что в любой момент новообразование переродится, и тогда не исключены метастазы.

«Конечно, я знаю об этой угрозе и всегда помню. Поэтому, проходя плановое обследование, очень нервничаю. Накануне не могу уснуть. Да что греха таить: разные мысли в голову приходят, — признается Лариса Анатольевна. — Готовясь к операции, я также должна пройти всех врачей и определенные исследования, в том числе и КТ».

Как-то раз она сделала КТ в одной из частных клиник Твери. Расшифровкой диска занимался работающий здесь же врач — мужчина средних лет. «Придя за результатами, я, естественно, поинтересовалась: все ли в порядке? Услышав ответ, осознала, что не могу сдвинуться с места. Даже не взглянув на меня, доктор бросил: «У вас метастазы в легких. А как вы хотели? С двадцатилетним-то раком?»

«Как дошла до дома — не помню. Я же знаю, что онкопроцессы в легких — это все. Приговор. Почти без отсрочки. Немного придя в себя, начала потихоньку давать последние распоряжения родным. Они, конечно, тоже впали в состояние анабиоза. Честно говоря, мы вообще не понимали, что делать дальше», — делится пережитым Лариса Анатольевна.

Ее направили в местный тубдиспансер. Там, взглянув на расшифровку КТ, назначили сильнодействующие препараты и велели встать на учет.

«Сказали, что диагноз под вопросом. Предложили провести пробное лечение. Мол, если что-то есть, то поможет, а нет, то и ладно. Таблетки я принимать не стала. Не знаю почему. Какое-то внутреннее чутье. Естественно, искала врачей, с которыми можно было проконсультироваться», — продолжает рассказ женщина.

Удалось попасть на прием к знающему пульмонологу. Та сообщила, что пробное лечение в качестве метода диагностики — чушь и признание собственной некомпетентности. Посоветовала полное обследование и направила в Подмосковье — в одну из специализированных клиник.

«Оттуда я вышла другим человеком, — со свойственным ей юмором говорит Лариса Анатольевна. — То есть самой собой. А не безвольной развалиной, в которую в одночасье превратилась после того злополучного КТ. Вывернув меня наизнанку, подмосковные врачи не подтвердили страшный диагноз. В легких были незначительные изменения, но, скорее всего, это последствия перенесенных в детстве пневмоний. Принять их за метастазы мог только дилетант».

«Разбираться» с доктором, который безапелляционно и, как выяснилось, безосновательно вынес ей смертный приговор, она не стала. И родным запретила. «Не хочу никаких скандалов. На войну у меня попросту нет сил. Они очень нужны мне для другой борьбы — с болезнью».

«Врачебные ошибки всегда были, есть и будут, — подключается к обсуждению проблемы член Общественной палаты и Общественного совета при Министерстве здравоохранения Тверской области Игорь Алышев. — Поверьте, я сам врач и знаю, о чем говорю. Это пресловутый человеческий фактор. Его не победить ни судами, ни уголовным преследованием. К сожалению, в медицину не всегда идут по призванию. А в этой профессии иначе сложно. Почти никак».

Он отмечает, что доктор, безусловно, обязан быть профессионалом. Настоящим. Его знания, опыт и навыки должны не только соответствовать современным требованиям, но и постоянно совершенствоваться. «Причем умный врач заботится о профессиональном уровне сам. Без указки руководства. А как по-другому? Это же его репутация, — подчеркивает Алышев. — Возможностей сейчас для этого множество.

В наше время, чтобы найти научную статью по нужной теме, приходилось ехать в специализированную библиотеку, выписывать медицинские журналы. Об опыте зарубежных коллег мы узнавали только на конференциях. Теперь все, что необходимо, есть в интернете. Только не ленись. Да, чтобы приобщиться к мировому опыту, нужно знать хотя бы английский. Так учи! Это же тебе нужно, для профессионального роста и самоуважения».

Член ОП сетует, что на практике о постоянном повышении своей квалификации заботятся очень немногие. «Не хотят. Говорят, за такую зарплату я и так много знаю. Тогда я спрашиваю, зачем ты пришел в медицину? Деньги зарабатывать? Иди в бизнес. И напоминаю, что нашим медикам всегда платили по минимуму. При этом хороший врач плохо никогда не жил. Известная формула «народ прокормит» работала во все времена, но была применима лишь к настоящим докторам».

Игорь Алышев говорит, что к нему, как к члену ОП, часто обращаются за помощью. В основном по медицинской части. Нередко речь идет о врачебной некомпетентности, чаще — о бездушии. «Это еще одна больная тема — утрата милосердия. К сожалению, в наше время это понятие в медицинской среде отмирает. Хотя именно оно когда-то было в основе профессии», — сокрушается он.

Общение с пациентом — важнейший элемент процесса лечения, добавляет Алышев. Люди и так достаточно ранимы, а больные — вдвойне. «Нужно сто раз перепроверить, прежде чем сообщить человеку страшный диагноз. Настоящий доктор всегда и все ставит под сомнение, не стесняется просить совета у коллег. Но, даже удостоверившись в правильности вердикта, врач должен посоветоваться с родными: стоит ли открывать пациенту всю правду. И уж точно не лепить в лоб про метастазы, которых нет», — возмущается общественник.

Он уверен, что милосердию нужно учить. Со студенческой скамьи.

«Сейчас я хлопочу об открытии в Твери комплексного центра паллиативной помощи. Было бы правильно направлять туда на практику наших студентов-медиков. Помогая людям на пороге жизни и смерти, они пробудят в себе человечность. По-моему, это лучший урок добра, усвоив который будущие врачи просто не смогут относиться к больным без сочувствия».