Случайности и
закономерности в сфере психической
реальности. Детерминизм в протекании
бессознательных процессов. Логика
бессознательного.
Забывание имен и
словосочетаний. Описки, оговорки,
очитки, обмолвки. Запрятывание и
затеривание предметов. Забывания
впечатлений и намерений. Забывания
детских переживаний и покрывающие
воспоминания. Симптоматические и
случайные действия.
Ошибочные действия
как полноценные психические акты. Смысл
и значение ошибочных действий.
Механизм ошибочных
действий. Вытесненные намерения и
желания. Ошибочные действия как
компромиссы.
Работа З. Фрейда
«Психопатология обыденной жизни».
Примеры анализа ошибочных действий.
Изречения
Фрейд З.: «…в
области психического нет ничего
произвольного, недетерминированного».
«…я подверг на
примере, взятом из моей собственной
жизни, психологическому анализу
чрезвычайно распространенное явление
временного забывания собственных имен
и пришел к выводу, что этот весьма
обыкновенный и практически не особенно
важный вид расстройства одной из
психических функций .— способности
припоминания — допускает объяснение,
выходящее далеко за пределы обычных
взглядов».
«Как в грубых, так
и в более тонких погрешностях речи,
которые еще можно отнести к ряду обмолвок,
фактором, обусловливающим возникновение
ошибки и достаточно объясняющим ее,
я считаю не взаимодействие приходящих
в контакт звуков, а влияние мыслей,
лежащих за пределами речевого намерения».
«…так называемые
ранние детские воспоминания представляют
собой не настоящий след давнишних
впечатлений, а его позднейшую обработку,
подвергшуюся воздействию различных
психических сил более позднего времени».
«Мы исходим из
положения, что ошибочные действия
являются психическими актами и
возникают вследствие интерференции
двух различных намерений».
«…феномены эти
могут быть сведены к действию вполне
подавленного психического материала
который, будучи вытеснен из сознания,
все же не лишен окончательной способности
проявлять себя».
«Эгоистические,
завистливые, враждебные чувства и
импульсы, испытывающие на себе
давление морального воспитания,
нередко используют у здоровых людей
путь ошибочных действий, чтобы так или
иначе проявить свою несомненно
существующую, но непризнанную высшими
душевными инстанциями силу».
«Симптоматические
действия, которые можно наблюдать в
неисчерпаемом изобилии у здоровых, как
и у больных людей, заслуживают нашего
внимания по многим причинам. Врачу они
служат часто ценным указанием для
ориентировки в новых или недостаточно
знакомых ему условиях; исследователю
людей они говорят нередко все, иной раз
даже больше, чем он сам хотел бы знать».
«Каждый из нас,
оглядываясь на долгий жизненный путь,
может, вероятно, сказать, что он избежал
бы многих разочарований и болезненных
потрясений, если бы нашел в себе смелость
толковать мелкие ошибочные действия в
общении с людьми как предзнаменование
и оценивать их как знак еще скрытых
намерений».
Контрольные
вопросы
1. Каковы взгляды
З. Фрейда на мотивировку психической
деятельности человека?
2. Какие ошибочные
действия допускает человек и почему?
3. Что представляют
собой ошибочные действия с точки зрения
психоанализа?
4. В чем состоит
смысл ошибочных действий?
5. Что дает человеку
психоаналитическое понимание ошибочных
действий?
Литература
1. Лейбин В.М.
Политические страсти: опыт психоаналитического
толкования. Парламентская культура //
Российский психоаналитический
вестник. — 1994. — №3-4. — С. 114-122.
2. Фрейд З.
Психопатология обыденной жизни // З.
Фрейд. Очерки по психологии сексуальности.
— Минск, 1997. — С. 185-392;
З. Фрейд З. Психология
бессознательного. — М., 1989. — С. 202-309.
4. Фрейд З. Введение
в психоанализ: Лекции. — М., 1995. — С.
13-48.
Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]
- #
- #
- #
- #
- #
- #
- #
- #
- #
- #
- #
Глава 5. Ошибочные действия
Бессознательные промахи
«Толкование сновидений» (1900) – первая фундаментальная работа Фрейда, в которой содержались важные психоаналитические идеи, получившие в дальнейшем свое развитие. «Психопатология обыденной жизни» (1901) – вторая из его наиболее крупных работ. В ней Фрейд обстоятельно рассмотрел те «мелочи жизни», те «отбросы мира явлений», которые чаще всего отвергались исследователями как недостойные внимания. Казалось бы, если следовать хронологическому порядку, то прежде всего надо начать с разбора взглядов Фрейда на сновидения, а затем перейти к анализу ошибочных действий.
Однако в том, что последовательность раскрытия психоаналитических идей выстраивается в ряд «ошибочные действия – сновидения – невротические симптомы», есть своя логика, которая представляется оправданной и соответствующей исследовательскому духу Фрейда. Эта логика незамысловата, поскольку она следует принципу восхождения от простого к сложному в процессе изучения. Собственно говоря, данной логики придерживался и сам Фрейд. Не случайно в своих лекциях по введению в психоанализ он именно так и выстраивал изложение материала – от ошибочных действий через сновидения к общей теории неврозов.
Кроме того, логика перехода от рассмотрения ошибочных действий к раскрытию представлений Фрейда о сновидениях и их толковании хронологически совпадает с его публикациями. Дело в том, что до выхода в свет «Толкования сновидений» в 1898 году он опубликовал небольшую статью «О психическом механизме забывчивости», содержание которой стало исходным пунктом его дальнейших рассуждений об ошибочных действиях, нашедших отражение в работе «Психопатология обыденной жизни». Стало быть, рассмотрение вначале ошибочных действий, а затем сновидений является оправданным и в хронологическом отношении.
В статье «О психическом механизме забывчивости» содержались фактически некоторые результаты самоанализа Фрейда. На примере, взятом из его собственной жизни, он подверг психологическому анализу, в общем-то, довольно распространенное в жизни человека явление – забывание какого-то имени и неверное припоминание его. Осуществление подобного анализа привело Фрейда к двум следствиям. Во-первых, он пришел к выводу, что не являющаяся серьезным расстройством одной из психических функций способность забывания собственных имен и их неверного припоминания допускает такое объяснение, которое выходит за пределы привычных представлений, связанных с тривиальными ссылками на невнимательность, рассеянность или усталость человека. Во-вторых, подобного рода «мелочи жизни» представляются важными и значительными с точки зрения понимания механизмов работы бессознательного. Следовательно, они могут стать объектом психоаналитического исследования, способствующего раскрытию специфических характеристик и особенностей бессознательного психического. Отсюда – интерес Фрейда к психоаналитическому осмыслению ошибочных действий, результаты которого нашли свое отражение в работе «Психопатология обыденной жизни».
Первое обращение Фрейда к серьезному, глубинному, выходящему за рамки поверхностных объяснений анализу ошибочных действий было непосредственно связано с его самоанализом. Однажды он никак не мог вспомнить имя художника, автора известных фресок, расписанных в соборе небольшого итальянского города Орвието. Он знал имя этого художника, пытался его вспомнить, но вместо Синьорелли ему упорно приходили на ум два других имени – Боттичелли и Больтраффио. Несмотря на все его старания отбросить оба имени как неверные и вспомнить настоящее имя художника, Фрейду никак не удавалось извлечь из своей памяти то, что, казалось бы, должно было всплыть само собой. И только после того, как ему назвали настоящее имя художника, он с некоторой досадой на самого себя, но без каких-либо сомнений признал, что речь идет о Синьорелли.
Для другого человека забывание имени художника и неверное его припоминание, скорее всего, обернулось бы в худшем случае легкой досадой, незначительным переживанием по поводу своей плохой памяти, а в лучшем – признанием недоразумения, на которое не стоит обращать внимание вообще. Но Фрейд, имевший опыт эпизодического и систематического самоанализа, отнесся к подобному инциденту со всей серьезностью, усмотрев за неприятным для него забыванием имени художника нечто такое, что заставило его задуматься над теми бессознательными процессами, которые совершались в глубинах его психики.
В своих воспоминаниях Фрейд говорил о том, что с детства обладал феноменальной памятью и мог с легкостью сдавать экзамены по тем учебным дисциплинам, которые не вызывали у него особого интереса. Его знакомство с такими учебными дисциплинами ограничивалось беглым прочтением соответствующих учебников перед экзаменами, что оказывалось для него вполне достаточным, поскольку он был в состоянии воспроизводить перед экзаменаторами целые куски и даже отдельные страницы из прочитанного накануне. Лишь впоследствии, когда речь заходила об истоках возникновения психоанализа, он мог изредка ссылаться на случаи возможной криптомнезии, так как из-за обилия прочитанной в различные годы жизни литературы не мог вспомнить, что являлось его собственными оригинальными идеями, а что было почерпнуто из философских, естественнонаучных и художественных книг.
Надо полагать, что именно сочетание феноменальной памяти с имевшими место в его жизни случаями забывчивости заставило Фрейда обратить особое внимание на его собственные ошибочные действия. И действительно, посвятив свою исследовательскую и терапевтическую деятельность служению истине, он вряд ли мог обойти стороной те незначительные, но вместе с тем удивительные для него провалы памяти, которые требовали объяснения – как с точки зрения самоанализа, так и в плане психоаналитического понимания бессознательного психического. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, начав со случая собственного забывания имени итальянского художника, он перешел к психоаналитическому объяснению различного рода промахов в своей жизни и ошибочных действий, совершаемых другими людьми.
Не исключено, что само по себе забывание имени художника могло не вызвать у Фрейда повышенного интереса к провалам памяти. Разумеется, обнаружение у самого себя подобного рода промахов дело неприятное, тем более когда полагаешься на свою феноменальную память. Но в случае с Фрейдом значительную роль сыграло то обстоятельство, что он не просто забыл имя художника. Обратившись к своей памяти, он неожиданно обнаружил тщетность своих попыток, так как ему в голову приходили другие, замещающие имена, а не подлинное имя, которое он, в принципе, знал, но никак не мог вспомнить. Примечательно, что, пытаясь вспомнить имя художника, Фрейд воскресил в памяти, причем необычайно ярко, сами фрески и портрет художника, которые находились в помещении, где Фрейд побывал. Подобное не вписывалось в привычные объяснительные конструкции, апеллирующие к рассеянности, усталости, отсутствию сосредоточенности. Напротив, Фрейд прилагал все усилия к тому, чтобы вспомнить имя художника, но его феноменальная память выбрасывала на поверхность сознания совсем другие имена. Вот это как раз и требовало психологического анализа, выходящего за пределы любых физиологических объяснений.
В процессе собственного анализа забывания имени художника и неверного его припоминания Фрейд восстановил в своей памяти события, темы разговора и сюжеты, предшествовавшие данному казусу. Он находился в компании немецкого юриста, с которым познакомился во время летнего отдыха и провел день в Боснии и Герцеговине. Во время ни к чему не обязывающего разговора с ним зашла речь о путешествиях по Италии и Фрейд спросил своего попутчика о том, не был ли он в Орвието и не видел ли знаменитые фрески художника… Фрейд хотел назвать имя этого художника, но не смог вспомнить его.
Почему он не помнил это имя? Почему вместо Синьорелли в голове всплывали имена Боттичелли и Больтраффио?
Фрейд восстановил в памяти тему, предшествовавшую разговору о путешествиях по Италии. Перед этим он беседовал со своим попутчиком о нравах и обычаях турок, живущих в Боснии и Герцеговине. Фрейд хотел рассказать о том, что боснийские турки высоко ценят сексуальное наслаждение, и если в случае заболевания оказываются несостоятельными в этом, то впадают в отчаяние, а жизнь теряет для них всякую ценность, несмотря на их привычное равнодушие к смерти. Но, не желая касаться в разговоре с незнакомым человеком щекотливой темы о сексуальности и смерти, он воздержался от подобного рассказа. Одновременно Фрейд отклонил свое внимание от мыслей, которые могли возникнуть у него в связи с этой темой: несколькими неделями раньше, во время пребывания в Трафуа, он узнал о том, что один из его пациентов, страдавший неизлечимой половой болезнью, покончил жизнь самоубийством.
Восстановление в памяти всего того, что предшествовало забыванию имени художника, позволило Фрейду прийти к заключению, что это забывание не было случайностью. Имелись вполне определенные мотивы, побудившие его воздержаться от рассказа о нравах боснийских турок и исключить из сознания мысли, связанные с ассоциациями о полученном им известии в Трафуа. Фрейд хотел забыть о прискорбном случае и вытеснить из сознания полученное им известие о самоубийстве пациента. Однако вместо забывания одного он забыл совершенно другое – имя художника. Нежелание вспомнить одно обернулось неспособностью вспомнить другое.
Схема анализа ошибочного действия, предложенная Фрейдом в статье 1898 года и воспроизведенная им в работе 1901 года «Психопатология обыденной жизни»
Пришедшие на память Фрейду замещающие имена Боттичелли и Больтраффио оказались своего рода компромиссом между тем, что он хотел вспомнить, и тем, что забыл. Попытка вытеснения из сознания темы, связанной с сексуальностью и смертью, оказалась таковой, что дала о себе знать в разложении имени Синьорелли на две составные части: включении последней из них (елли) в имя Боттичелли, утратой первой (синьор) и замещением ее путем смещения названий «Герцеговина» и «Босния» элементом «Гер», входящим в ответ «Господин (Herr), о чем тут говорить», и словами пациента «Господин, вы должны знать, что если лишиться этого, то жизнь теряет всякую цену», а также ассоциацией «Трафуа», в результате чего вместо подлинного имени художника в голове Фрейда возникли имена Боттичелли и Больтраффио.
Подвергнув анализу собственный случай забывания имени художника, Фрейд предположил, что нет основания делать принципиальное различие между случаями забывания, связанными с ошибочным воспроизведением имени, и простым забыванием, которое не сопровождается замещенным именем.
Изречения
З Фрейд: «Субъекту, силящемуся вспомнить ускользнувшее из его памяти имя, приходят в голову иные имена, имена-заместители, и если эти имена и опознаются сразу же как неверные, то они все же упорно возвращаются вновь с величайшей навязчивостью».
З Фрейд: «Объяснить исчезновение из моей памяти имени мне удалось лишь после того, как я восстановил тему, непосредственно предшествующую данному разговору. И тогда весь феномен предстал передо мной как процесс вторжения этой предшествовавшей темы в тему дальнейшего разговора и нарушения этой последней».
З Фрейд: «Я подверг на примере, взятом из моей собственной жизни, психологическому анализу чрезвычайно распространенное явление забывания собственных имен и пришел к выводу, что этот весьма обыкновенный и практически не особенно важный вид расстройства одной из психических функций – способности припоминания – допускает объяснение, выходящее далеко за пределы обычных взглядов».
Закономерность ошибочных действий
Осуществленный Фрейдом психологический анализ забывания и неверного припоминания имени художника позволил ему прийти к таким выводам, которые легли в основу психоаналитического исследования разнообразных ошибочных действий, являющихся наглядным примером проявления вытесненного бессознательного в жизни человека. Один из этих выводов имел непосредственное отношение к его самоанализу. Так, по поводу собственных случаев забывания и ошибочного воспроизведения имен Фрейд писал, что почти каждый раз, когда ему случалось наблюдать это явление на самом себе, он имел возможность объяснить его именно указанным образом, то есть как акт, мотивированный вытеснением. Другой вывод касался общего положения, связанного с забыванием имен. Фрейд сформулировал его в достаточно осторожной форме, говоря о том, что наряду с обыкновенным забыванием собственных имен встречаются и случаи забывания, которые мотивируются вытеснением. И наконец, им был сделан еще один, пожалуй, наиболее важный для психоанализа вывод, согласно которому исчезновение из памяти одного имени и замена его другим или другими не может восприниматься в качестве простой случайности. В обобщенной форме этот вывод сводился к одному из основополагающих психоаналитических утверждений Фрейда, а именно – в психике нет ничего случайного.
В «Психопатологии обыденной жизни» Фрейд подробно рассмотрел те ошибочные действия, которые могут проявляться и наблюдаться у каждого человека. Он выделил три группы подобных действий. Первую группу ошибочных действий оставляют оговорки, обмолвки, описки, очитки, ослышки. Вторую – недлительное, временное забывание имен, иностранных слов, словосочетаний, впечатлений и выполнения намерений. Третью – запрятывание предметов, затеривание вещей, совершение определенных ошибок-заблуждений, когда на какое-то время веришь чему-то, хотя знаешь наверняка, что это не соответствует действительности. К этой же группе можно отнести целый ряд других явлений, включая симптоматические и на первый взгляд случайные действия.
Особенность подхода Фрейда к рассмотрению ошибочных действий состояла в том, что его не удовлетворяли ранее предпринимаемые попытки объяснения этих явлений с физиологической или психофизиологической точки зрения. Он не отрицал, что нарушение нормальной деятельности человека может быть вызвано физиологическими причинами, включая, например, недомогание или нарушение кровообращения. Не отвергал он и того, что соответствующие нарушения могут быть связаны с психофизиологическими причинами: усталостью, рассеянностью или волнением. Вместе с тем Фрейд утверждал, что существуют такие ошибочные действия, которые невозможно объяснить только физиологическими и психофизиологическими причинами. Так, нередко человек может совершать ошибочные действия даже тогда, когда он не испытывает никакого недомогания, не чувствует усталости, не является ни рассеянным, ни взволнованным. Напротив, человек может быть исключительно бодрым, предельно внимательным и сосредоточенным на чем-то конкретном и в то же время совершать ошибочные действия.
С точки зрения физиологических или психофизиологических объяснений подобным действиям действительно можно найти ряд подтверждений, но сами ошибочные действия в этом случае будут восприниматься как простая случайность или досадное недоразумение. Но можно посмотреть на эти действия с психологической (психоаналитической) точки зрения, то есть попытаться разобраться в том, что происходит при совершении человеком ошибочного действия, почему он совершил именно его, а не другое и почему он совершил его именно таким образом, а не каким-то другим. Фрейд считал, что подобное видение ошибочных действий способствует пониманию того, что они не являются простой случайностью. Что кажущиеся на первый взгляд закономерности на самом деле являются такими закономерностями, которые, будучи не понятыми с позиций психологии сознания, могут быть выявлены исходя из признания бессознательного психического и наличия подавленного, вытесненного из сознания материала, остающегося тем не менее действенным и обусловливающим возникновение тех или иных промахов в жизни человека.
Таким образом, психоаналитический подход к рассмотрению ошибочных действий не только ограничил физиологическое объяснение причин их возникновения. Он расширил границы возможного вторжения психологии в то, что Фрейд назвал психопатологией обыденной жизни. В результате, с одной стороны, был переброшен мост между клиническим материалом, почерпнутым из терапевтической практики, и наблюдениями над нормальными людьми, совершающими ошибочные действия в повседневной жизни. С другой стороны, появилась возможность не только для объяснения причин возникновения разнообразных промахов с точки зрения психологического знания в поведении человека, но и понимания ого, что они являются полноценными психическими актами. По словам Фрейда, психоанализу удалось доказать, что все эти вещи могут стать легкопонятными посредством чисто психологического объяснения и существовать в уже известных взаимосвязях психологических явлений.
Психоаналитический подход к ошибочным действиям привел к довольно парадоксальной ситуации. В самом деле, с точки зрения физиологического и психофизиологического объяснения разнообразные промахи человека оказываются ни чем иным, как ошибочными действиями. Более того, даже с точки зрения психологии (правда, психологии сознания) промахи человека – это именно ошибочные действия. С позиции же психоанализа все выглядит с точностью до наоборот. То, что обычно считается ошибочным действием, может быть рассмотрено в качестве удивительно правильного действия. Для психологии бессознательного промахи человека – правильные, правомерные действия, с той лишь незначительной поправкой, что они возникли вместо чего-то другого, ожидаемого или предполагаемого. Поэтому в глазах психоаналитика ошибочные действия выглядят не только полноценными психическими актами. Они имеют определенную цель, свою собственную форму выражения. И не только это. Для психоаналитика ошибочные с точки зрения логики сознания, но правильные с точки зрения логики бессознательного действия человека имеют смысл и значение.
Изречения
З.Фрейд: «Опыт показывает, что ошибочные действия и забывание проявляются и у лиц, которые не устали, не рассеянны и не взволнованы, разве что им припишут это волнение после сделанного ошибочного действия, но сами они его не испытывали».
З.Фрейд: «Психоаналитик отличается особо строгой уверенностью в детерминации душевной жизни. Для него в психической жизни нет ничего мелкого, произвольного и случайного, он ожидает повсюду встретить достаточную мотивировку, где обычно таких требований не предъявляется».
З Фрейд: «Промахи являются полноправными психическими феноменами и всякий раз имеют свой смысл и тенденцию».
Анализ ошибочных действий
Для Фрейда смысл ошибочного действия представлял больший интерес, чем условия его возникновения. Психоаналитическое рассмотрение ошибочных действий как раз и предполагало прежде всего выявление их смысла. Под смыслом любого психического процесса Фрейд понимал не что иное, как намерение, которому он служит, тенденцию, которой он придерживается. В одних случаях смысл какого-то ошибочного действия оказывается очевидным и не требует больших усилий для его понимания. В других – необходима аналитическая работа, прежде чем станет понятным смысл ошибочного действия. Встречаются также случаи, когда за поверхностным, бросающимся в глаза смыслом ошибочного действия скрывается более глубинный, потаенный смысл, выявление которого оказывается делом непростым, но важным и необходимым.
Часто ошибочные действия случаются в результате столкновения двух различных намерений, когда одно намерение может подменяться другим, искажаться, модифицироваться. Это ведет порой к образованию таких комбинаций, которые кажутся в какой-то степени осмысленными или, напротив, абсурдными, не имеющими никакого смысла. Однако, как считал Фрейд, в любом случае ошибочное действие выражает вполне определенное намерение человека, прояснение которого необходимо для понимания того, что на самом деле стоит за тем или иным его промахом. В конечном счете вывод основателя психоанализа по поводу ошибочных действий сводился к тому, что они представляют собой серьезные психические акты, имеющие свой смысл, и что они возникают благодаря взаимодействию, а лучше сказать, противодействию двух различных намерений.
Если ошибочное действие – это результат столкновения между собой двух различных намерений, то для понимания его смысла необходимо прежде всего выявить данные намерения. Одно из них, нарушенное намерение, как правило, не вызывает трудностей для своего обнаружения, так как совершивший ошибочное действие человек знает об этом намерении и признает его. Второе, нарушающее намерение в одних случаях может быть явно выраженным, и человек догадывается о нем, но в других случаях оно может лишь частично выражать первоначальное намерение или искажать его, в результате чего утрачивается его истинное понимание.
Психоаналитический подход заключается в том, что исследователь стремится к выявлению нарушенного и нарушающего намерений. У совершившего ошибочное действие человека можно спросить, почему он совершил именно это действие и что он может о нем сказать. Первое пришедшее ему в голову объяснение становится отправным пунктом исследования, так как, согласно одному из принципиально важных технических приемов психоанализа, пришедшая на ум мысль не является случайной и ее следует рассматривать в качестве психического факта, заслуживающего серьезного внимания. Подчас совершивший ошибочное действие человек сам в состоянии понять смысл этого действия, поскольку он знает о своем нарушенном намерении и догадывается о намерении нарушающем. Но бывает и так, что человек не догадывается о нарушающем намерении или никак не хочет признаться ни в одном из намерений, предопределивших его ошибочное действие. Тогда аналитику приходится выступать в качестве криминалиста, способного на основании косвенных улик придти к определенным доказательствам, вскрывающим и подтверждающим истинность намерений человека, приведших его к совершению ошибочного действия.
Фрейд приводил такое образное сравнение: совершившего ошибочное действие человека можно рассматривать в качестве подсудимого, а психоаналитика – как судью. В том случае, когда обвиняемый признается в своем поступке, судья верит его признанию. Но если обвиняемый отрицает свою вину, стремится отвести от себя любые подозрения, то судья вправе не поверить ему. Если совершивший ошибочное действие человек сам признает его, то смысл данного действия не вызывает сомнения. Но в том случае, когда этот человек скрывает или отвергает истинные намерения, приведшие к ошибочному действию, отказывается сообщить важные сведения или вообще молчит, психоаналитику придется начать свое собственное расследование: собрать косвенные улики и с учетом их сделать соответствующее заключение. Если же совершивший ошибочное действие человек отсутствует и, соответственно, у психоаналитика нет возможности обратиться к нему с какими-либо расспросами, то косвенные улики становятся подчас единственным материалом, доступным для психоаналитического исследования.
В ряде случаев, особенно когда отсутствуют показания анализируемого, раскрытие смысла ошибочного действия сводится к поиску различного рода косвенных улик. При этом принимается во внимание все относящееся и к лицу, совершившему ошибочное действие, и к условиям, в которых оно было совершено. Знание характера человека, знакомство с его образом жизни, понимание психической ситуации на момент совершения им ошибочного действия, уяснение обстоятельств и условий, предшествовавших данному действию, – все это и многое другое должно быть принято во внимание, прежде чем психоаналитик вынесет свой окончательный приговор.
Этот приговор предполагает не наказание обвиняемого, а раскрытие перед ним его истинных намерений, которые позволяют понять смысл ошибочного действия. В конечном счете особенность техники психоанализа состоит не в том, чтобы обвинить человека в его прегрешениях, а в том, чтобы благодаря выявлению его бессознательных намерений дать ему возможность самому решать свои проблемы.
В работе «Психопатология обыденной жизни» Фрейд привел большое количество примеров ошибочных действий, наглядно демонстрирующих возможные противодействия сознательных намерений и бессознательных тенденций, активно действующих в глубинах человеческой психики. Одни примеры относились к его собственным ошибочным действиям, другие были взяты из жизни его друзей, коллег и пациентов, третьи – почерпнуты из художественной литературы, включая произведения Шекспира и Шиллера. Фрейд не только привел разнообразные примеры ошибочных действий, но и показал возможности использования психоаналитической техники для выявления смысла ошибок и промахов, имеющих место в повседневной жизни людей.
Нет необходимости воспроизводить все или хотя бы некоторые, наиболее яркие и образные примеры ошибочных действий, которые содержатся в работе Фрейда. Она переведена на русский язык, опубликована в различных изданиях, и, следовательно, можно порекомендовать обратиться непосредственно к этому источнику с целью ознакомления с соответствующими примерами оговорок, описок, очиток, забывания имен и намерений, затеривания предметов и многих других ошибочных действий, воспроизведенных и разобранных основателем психоанализа в тексте его книги. Тот, кто последует данной рекомендации, получит подлинное удовольствие от непосредственного соприкосновения с оригинальным материалом и не менее оригинальным толкованием ошибочных действий. Кстати, многие примеры связаны с непереводимой с немецкого на русский язык игрой слов и поэтому становятся понятными только в контексте приводимых Фрейдом суждений и пояснений переводчика.
В качестве иллюстрации ошибочных действий целесообразнее привести примеры, которые взяты из российской действительности. Они могут вызвать соответствующие ассоциации, связанные с воспоминаниями недавнего прошлого или личностным отношением к соответствующим сюжетам. Эти примеры почерпнуты из собственной практики, имеющей отношение к анализу политических страстей, работе со студентами, терапевтической деятельности и личным ошибкам, которые, что вполне естественно, не раз случались в моей жизни.
Несколько лет тому назад, когда российскому телевидению открылся доступ в ранее запретные для него сферы политической деятельности, появилась реальная возможность следить за развертывающимися в стране событиями, видеть наших политических деятелей, слушать их выступления, наблюдать за различного рода спорами и дебатами по экономическим, политическим, международным вопросам. И если манера говорения наших политических лидеров и государственных деятелей, включая неправильную расстановку ударений в словах и коверкание русского языка, стала предметом постоянного обыгрывания со стороны юмористов, то обращение к скрытым мотивам их ошибочных действий является объектом психоанализа. Ведь с точки зрения их психоаналитического осмысления важно не только то, что человек говорит, но и то, как он говорит.
То, что часто люди говорят одно, а думают другое, общеизвестно. Запинки, обмолвки и оговорки могут дать представление об истинных желаниях и намерениях человека, скрытых за словесными выражениями, произносимыми вслух и предназначенными для внешнего восприятия другими людьми. В этом отношении весьма показательными являются многие высказывания ряда политических и государственных деятелей, которые можно привести в качестве примеров ошибочных действий, дающих наглядное представление о политических страстях и мотивах поведения людей.
17 апреля 1990 года на одном из заседаний съезда народных депутатов бывшего СССР Рой Медведев отчитывался о работе возглавляемой им комиссии, назначенной для расследования деятельности Гдляна и Иванова. Деятельности, которая вызвала значительный резонанс в общественном сознании в связи с обвинениями партийных руководителей в их причастности к мафиозным структурам. После выступления Медведева один из депутатов задал вопрос: не оказывалось ли давление на комиссию со стороны высших эшелонов власти? Отвечая на заданный вопрос, Медведев сказал буквально следующее: «Давление со стороны верхов мы не испытывали, особенно в последнее время».
Нетрудно заметить, как в данном случае на бессознательном уровне проявилось именно то, о чем оратору не хотелось говорить публично. Смысл высказывания Медведева вполне очевиден и не требует каких-либо пояснений. Другое дело, что внутренние психические тенденции, приведшие к построению столь показательной фразы, могут быть рассмотрены двояким образом.
Во-первых, партийные руководители, несомненно, оказывали давление на работу комиссии по расследованию деятельности Гдляна и Иванова. Медведев мог ощущать на себе это давление и, возможно, знал о том, под каким партийным прессом находились другие члены комиссии. Ему не хватило мужества признать этот факт публично или не хотелось подводить своих коллег по работе, и поэтому он сказал, что комиссия не испытывала давления со стороны верхов. Вместе с тем непроизвольно вырвавшееся добавление «особенно в последнее время» рельефно обнажило неискренность его предшествующего высказывания.
Во-вторых, как бывший диссидент, на своем собственном опыте испытавший бремя подавления инакомыслия и знавший всю подоплеку истории со своим братом, который за высказывание крамольных в свое время мыслей был упрятан в психиатрическую больницу и лишь по прошествии нескольких лет избрал для себя путь эмиграции, Медведев не мог принять тактику верхов, оказывавших давление на его депутатскую деятельность. Возможно, такое давление на него лично и не оказывалось. Но ему-то, как никому другому, были известны методы воздействия сильных мира сего на рядового человека, и он мог допустить, что некоторые члены возглавляемой им комиссии могли находиться под сильным давлением со стороны партийных деятелей. Пребывая в состоянии раздвоенности и неуверенности, он готов был убедить других и самого себя в том, что никакого давления на комиссию не оказывалось. И в то же время внутренние сомнения оказались столь сильными, что, прорвавшись за порог сознания, они не только вторглись в его мышление, но и вылились в словесную форму, демонстрирующую всю двусмысленность его ответа на заданный вопрос.
В данном случае не столь существенно, какое из этих двух соображений в большей степени соответствовало истине. Более важно то, что изучение бессознательных процессов, проявляющихся именно в мелочах жизни, в ошибочных действиях вообще и в оговорках в частности, действительно способно приоткрыть завесу словесных напластований, камуфлирующих разыгрывающиеся в обществе политические страсти.
Не участвуя в политических кампаниях, но занимаясь анализом политических страстей, можно подмечать такие «мелочи», которые говорят порой значительно больше, чем глубокомысленные размышления отдельных журналистов и телеобозревателей о соотношениях между законодательной и исполнительной властями, отношениях между членами различных блоков и движений. Достаточно посмотреть прямые трансляции из залов заседаний правительственных организаций или выступления политических лидеров, чтобы иметь представление о том, что далеко не все в порядке в нашем отечестве.
В качестве примера стоит обратить внимание на ту оговорку, которую Горбачев допустил во время выдвижения Янаева на пост вице-президента. 26 декабря 1990 года, представляя его съезду народных депутатов бывшего СССР, Горбачев произнес весьма примечательную фразу: «Янаев может помочь в воен… в необходимой ситуации».
Трудно сказать, какие мысли одолевали в то время Горбачева. Однако его оговорка имела глубокий смысл. Она была связана, видимо, с какими-то только ему известными ассоциациями, обусловленными его отношением к Янаеву. Ясно лишь одно: внутренние сомнения президента страны в правильности сделанного им выбора в пользу Янаева прорвались на бессознательном уровне в форме оговорки. Последующие события наглядно подтвердили зловещий смысл оговорки, когда вместо «необходимой» Горбачев чуть не сказал «военной ситуации».
Августовский путч 1991 года, в котором Янаев сыграл комическую роль подставного диктатора с трясущимися руками, может быть осмыслен по-новому в свете той оговорки, которую допустил Горбачев. Не предвидел ли президент страны возможность переворота, когда власть перейдет к вице-президенту? Не являлся ли его выбор Янаева заранее продуманной и спланированной акцией по выбору такого вице-президента, который помимо своей воли или при отсутствии таковой «может помочь (ему) в военной ситуации»?
Неизвестно, чем завершились бы августовские события 1991 года, будь на месте Янаева другой, более решительный и волевой вице-президент. В определенном смысле можно сказать, что именно благодаря своему выбору вице-президента Горбачев избежал роковых последствий как для своей собственной жизни, так и жизни близких ему людей. Но если бы в свое время он или окружающие его советники обратили внимание на совершенную президентом оговорку, то, возможно, они предприняли бы все необходимые меры к тому, чтобы не допустить путча, чуть было не стоившего жизни Горбачеву.
Можно привести еще несколько оговорок, относящихся к политическим событиям, но не требующих какого-либо глубинного анализа в силу того явного смысла, который бросается в глаза любому, кто обратит внимание на подобное ошибочное действие.
28 января 1993 года в Белом доме собрался Совет Министров России во главе с Виктором Черномырдиным. Во время торжественных проводов двух народных депутатов на другую работу (первый заместитель председателя Верховного Совета России С. Филатов был назначен главой администрации президента, а заместитель председателя Верховного Совета Ю. Яров – заместителем главы правительства) бывший в то время спикер Руслан Хасбулатов сделал примечательную оговорку. Говоря об исполнительных органах власти, он назвал их исправительными. Тем самым он невольно обнажил не только трения между исполнительной и законодательной властями, но и свое скрытое отношение к исполнительным органам власти. В октябре 1993 года правительственные войска взяли штурмом Белый дом, а наиболее заметные в политическом отношении в то время его обитатели, включая Хасбулатова, были арестованы и препровождены в тюрьму. Эти события высветили лишь надводную часть того айсберга политических страстей, который дрейфовал в море политических бурь и время от времени давал о себе знать в виде безобидных на первый взгляд оговорок, типа той, что приведена выше.
В марте 1994 года состоялась встреча бывшего тогда министра обороны России Павла Грачева с патриархом Алексием П. И тот и другой произнесли речи, в которых значительное внимание было отведено армии, церкви, служению отечеству. Говоря о взаимоотношениях между армией и церковью, в своей речи Грачев отметил, что эти взаимоотношения «уходят глубокими когтями в историю». Разумеется, он хотел сказать об отношениях между армией и церковью, уходящих корнями в российскую историю. Однако его оговорка имела определенный смысл, так как министр обороны прекрасно знал, какое нетерпимое отношение к церкви и религии было на протяжении многих десятилетий в советской армии. Правда, время изменилось. Начали меняться и ценностные ориентации многих людей вплоть до того, что крупные политические деятели стали мелькать на экранах телевидения во время торжественных богослужений. Военачальникам тоже приходилось адаптироваться к новой ситуации, когда сам президент обнимался с патриархом Алексием П. Бывший тогда министром обороны России Грачев вынужден был совершать соответствующие духу времени ритуалы. И как бы в своей речи он ни разглагольствовал о единстве между армией и церковью, его внутренние убеждения, ранее сложившиеся на почве антирелигиозной идеологии, дали знать о себе в форме оговорки, когда вместо слова «корни» он непредумышленно произнес другое слово, «когти».
Еще одна довольно курьезная оговорка прозвучала в устах радиокомментатора несколько лет тому назад, до того, как в стране произошли серьезные идеологические и политические изменения. В страну приехала какая-то иностранная делегация. Встреча проходила на высоком, как тогда говорили, уровне, когда в переговорах участвовали главы государств. Официальный визит подошел к концу, и один из радиокомментаторов, подводя итоги встречи двух глав государств, сообщил о достигнутых на переговорах успехах. Завершая свое информационное сообщение, он сказал: «Переговоры прошли в теплой, дружеской обстановке, и на прощание главы государств обменялись рукопожратием».
Вполне очевидно, что радиокомментатор хотел сказать, что главы государств обменялись рукопожатием. Скорее всего, он даже читал текст, заранее утвержденный его руководством, где черным по белому было написано именно то, что он обязан был сказать. Естественно, что он не только не мог позволить нести «отсебятину», но не в состоянии был даже помыслить, что может сказать что-то иное, помимо утвержденного сверху. Однако, будучи профессионалом, он имел представление о том, как проходят встречи на уровне глав государств, какие дружеские чувства они испытывают подчас друг к другу, когда столкновение политических интересов и политических амбиций может приводить к тому, что, соблюдая дипломатический этикет и мило улыбаясь перед объективами фотоаппаратов и телекамер, на самом деле политические и государственные деятели готовы, что называется, съесть друг друга. Радиокомментатор был обязан сказать одно, но в глубине души, возможно, смеялся над другим. Как и раньше в подобных случаях, он отгонял от себя посторонние мысли, вытеснял их из сознания и не позволял им выйти наружу в процессе своей профессиональной деятельности. Но, вытесненные в бессознательное, они оставались активными и в один прекрасный момент проявили себя в форме курьезной оговорки, когда добавление всего одной буквы в слове «рукопожатие» радикальным образом изменило суть высказывания.
В более ранний период отечественной истории за подобного рода ошибки расплачивались жизнью. Во времена правления «великого кормчего» в одной из газет была допущена опечатка. В какой-то степени она напоминала историю с оговоркой радиокомментатора. Только в последнем случае в слово была непроизвольно добавлена одна буква, в то время как в газете из слова выпала одна буква. Вместо ожидаемого названия города «Сталинград» в газете по чьему-то недосмотру появилось более чем подозрительное слово «Сталингад». Конечно, в самой газете был большой переполох, кое-кто полетел со своих постов, а наборщик, на которого свалили всю вину, как на стрелочника, кажется, лишился жизни.
Кстати, в печатных изданиях довольно часто имеют место различного рода опечатки. Даже в былые времена, когда осуществлялась тщательная выверка буквально каждого слова, случались опечатки. Приведенный выше пример – наглядная тому иллюстрация. Правда, имевшие место оплошности не всегда заканчивались трагично для тех, кто их допускал. По крайней мере, из истории известно одно такое исключение. Как-то Сталин, который имел привычку сам просматривать периодические издания, прочитал о себе в газете «Известия» фразу «мудрый вождь» без буквы «р». Пожалев сотрудников газеты и посетовав на то, что они устают, раз допускают подобного рода ошибки, он распорядился повысить им оклады, чтобы они более внимательно относились к своей работе. Но во многих случаях аналогичные ошибки заканчивались весьма плачевно для тех, кто их совершал.
Изречения
З. Фрейд: «Промахи являются удобнейшим материалом для любого желающего убедиться в истинности аналитического понимания».
З. Фрейд: «Индивид, совершивший промах, может его заметить или просмотреть; лежащая в основе промаха подавленная тенденция может быть хорошо известна индивиду. Но без анализа он обычно не знает, что соответствующий промах является результатом этой тенденции».
Виртуозная работа бессознательного
Следует отметить, что при всем сходстве между описками, что было предметом анализа Фрейда, поскольку в начале XX века личные письма, деловые бумаги и тексты работ существовали в рукописном варианте, и опечатками, что может быть объектом исследования современников, пользующихся компьютером, существует определенная разница. Совершенная человеком описка имеет смысл, раскрытие которого предполагает, помимо всего прочего, знание психологических условий, в которых находился конкретный человек, допустивший соответствующий промах. В случае опечатки имеется неопределенность, поскольку трудно установить, кто конкретно допустил ошибку, так как таким человеком может оказаться автор текста, сотрудник, осуществлявший компьютерную верстку, или работник типографии, готовящий текст к печати. Это затрудняет и осложняет анализ опечатки. Однако сам принцип психоаналитического подхода к рассмотрению опечатки остается точно таким же, как и во времена Фрейда. Важно и необходимо выявить противодействующие психические тенденции с тем, чтобы раскрыть смысл данного ошибочного действия.
Вспоминаю одну опечатку, которую я обнаружил, когда несколько лет тому назад читал верстку написанного мною текста, который должен был войти в коллективный труд в качестве одного из его разделов. Речь шла о психоаналитической антропологии. Один из параграфов текста имел заголовок: «В. Райх: человек – оргазмное и природно-социальное существо». Вместо этого в гранках было напечатано: «В. Райх: человек – органическое и природно-социальное существо».
У меня не было сомнений относительно того, что я не повинен в подобной опечатке. Более того, я был уверен в правильности заголовка, поскольку речь шла о нетрадиционных идеях Райха, вызвавших в свое время дискуссии среди западных психоаналитиков, о которых практически ничего не писалось в отечественной научной литературе. Правда, возможность допущения ошибки с моей стороны не исключалась. Ведь в то время было не принято говорить во всеуслышание об оргазме и, следовательно, хотя термин «оргазм» был вынесен в заголовок, тем не менее на бессознательном уровне могли сработать защитные механизмы, в результате чего я машинально мог напечатать не то, что хотел. Поэтому пришлось обратиться к первоначальному тексту, чтобы удостовериться в правильности мною написанного. В тексте действительно стояло название: «В. Райх: человек – оргазмное и природно-социальное существо».
Можно допустить, что в верстке не было никакой опечатки. Так, прочитав заголовок, в котором фигурировало слово «оргазмное», редактор издательства счел неуместным и даже опасным для себя сохранение предложенного автором названия, поскольку у него могли быть неприятности по работе. Это была середина 80-х годов, когда идеологическая цензура еще давала знать о себе. Правда, редактор издательства мог бы переговорить с автором, чтобы попросить его об изменении заголовка. Такого разговора не было. Конечно, нарушая этические принципы сотрудничества, редактор издательства мог самолично внести изменения в текст. Но в таком случае это было бы не ошибочное, а, напротив, правильное действие с его стороны. Другое дело, что вряд ли бы вместо «оргазмное существо» появилось сочетание «органическое существо», так как, прочитав соответствующий текст, редактор не мог не видеть, что оргазмная концепция человека отражала суть психоаналитических взглядов Райха, и, надо полагать, он нашел бы какую-то другую замену слову «оргазмное», нежели «органическое». Кроме того, получив верстку от автора с соответствующим исправлением, а я, естественно, восстановил в своих правах первоначальное название, редактор или переговорил бы со мной, или вновь без моего ведома внес бы исправление в текст. Однако ни того, ни другого не произошло, и в опубликованном коллективном труде в оглавлении одной из частей соответствующего раздела было напечатано: «В. Райх: человек – оргазмное и при-родно-социальное существо». Поэтому вероятность того, что редактор издательства сознательно внес изменение, поставив вместо «оргазмное» «органическое», весьма незначительна. Допущение подобного возможно, если предположить например, что перед отправкой верстки в печать ее просматривал не прежний редактор, а кто-то другой.
Более вероятно то, что в издательстве действительно была допущена опечатка, смысл которой не столь трудно понять. Не так уж важно, кто именно повинен в опечатке – редактор издательства, машинистка, которая перепечатывала текст после редакторской правки, или наборщик верстки. Зрительно воспринятое человеком слово «оргазмное» могло вызвать у него такие ассоциации, которые напрямую соотносились с некой неудовлетворенностью в сексуальных отношениях и желанием найти себе такого партнера, с которым можно было бы достичь полной гармонии, органического слияния. У другого же человека могли появиться и такие ассоциации, в соответствии с которыми он как бы вновь пережил ранее испытанное удивительное состояние органического слияния с любимым и у него возникло желание побыстрее покончить с рутинной работой и возвратиться к радостям жизни. В первом случае могло иметь место явное столкновение между двумя различными тенденциями – неудовлетворенностью в интимной сфере и фантазиями о том, как и с кем можно было бы достичь состояния блаженства. Во втором – столкновение между ожидаемым наслаждением и необходимостью в данный момент выполнять рутинную работу. При всех различиях в мотивации в обоих случаях ассоциации в связи с прочитанным словом «оргазмное» вызвали к жизни бессознательные желания. Невозможность их реализации в настоящем претерпела определенную метаморфозу (через фантазию о будущем или отсроченность этого будущего), в результате которой появилась замена в форме слова «органическое».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Читайте также
Ошибочные цели
Ошибочные цели
Когда мы сталкиваемся с одной из этих проблем, то забываем о том, что хотим получать удовлетворение от взаимоотношений, и начинаем совершать ошибки.1. Самоутверждение.Каждый раз, когда мы чувствуем себя хуже другого человека, мы стараемся это
XI КОМБИНИРОВАННЫЕ ОШИБОЧНЫЕ ДЕЙСТВИЯ
XI
КОМБИНИРОВАННЫЕ ОШИБОЧНЫЕ ДЕЙСТВИЯ
Два из приведенных в предыдущей главе примеров — моя ошибка с Медичи, перенесенными мною в Венецию, и ошибка молодого человека, добившегося, несмотря на запрет, возможности поговорить со своей возлюбленной, — описаны мной,
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ОШИБОЧНЫЕ ДЕЙСТВИЯ (1916-[1915])
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ОШИБОЧНЫЕ ДЕЙСТВИЯ (1916-[1915])
ПРЕДИСЛОВИЕ
Предлагаемое вниманию читателя «Введение в психоанализ» ни в коей мере не претендует на соперничество с уже имеющимися сочинениями в этой области науки (Hitschmann. Freuds Neurosenlehre. 2 Aufl., 1913; Pfister. Die psychoanalytische Methode, 1913; Leo Kaplan. Grundzьge
ВТОРАЯ ЛЕКЦИЯ. ОШИБОЧНЫЕ ДЕЙСТВИЯ
ВТОРАЯ ЛЕКЦИЯ. ОШИБОЧНЫЕ ДЕЙСТВИЯ
Уважаемые дамы и господа! Мы начнем не с предположений, а с исследования. Его объектом будут весьма известные, часто встречающиеся и мало привлекавшие к себе внимание явления, которые, не имея ничего общего с болезнью, наблюдаются у
ТРЕТЬЯ ЛЕКЦИЯ. ОШИБОЧНЫЕ ДЕЙСТВИЯ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
ТРЕТЬЯ ЛЕКЦИЯ. ОШИБОЧНЫЕ ДЕЙСТВИЯ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Уважаемые дамы и господа! В прошлый раз нам пришла в голову мысль рассматривать ошибочное действие само по себе, безотносительно к нарушенному им действию, которое предполагали совершить; у нас сложилось впечатление, будто
ЧЕТВЕРТАЯ ЛЕКЦИЯ. ОШИБОЧНЫЕ ДЕЙСТВИЯ (ОКОНЧАНИЕ)
ЧЕТВЕРТАЯ ЛЕКЦИЯ. ОШИБОЧНЫЕ ДЕЙСТВИЯ (ОКОНЧАНИЕ)
Уважаемые дамы и господа! В результате наших прошлых бесед мы пришли к выводу, что ошибочные действия имеют смысл — это мы и возьмем за основу наших дальнейших исследований. Следует еще раз подчеркнуть, что мы не утверждаем
XI. КОМБИНИРОВАННЫЕ ОШИБОЧНЫЕ ДЕЙСТВИЯ
XI.
КОМБИНИРОВАННЫЕ ОШИБОЧНЫЕ ДЕЙСТВИЯ
Два из приведенных в предыдущей главе примеров – моя ошибка с Медичи, перенесенными мною в Венецию, и ошибка молодого человека, добившегося, несмотря на запрет, возможности поговорить со своей возлюбленной, – описаны мной,
Часть первая Ошибочные действия (1916 [1916])
Часть первая
Ошибочные действия
(1916 [1916])
Предисловие
Предлагаемое вниманию читателя «Введение в психоанализ» ни в коей мере не претендует на соперничество с уже имеющимися сочинениями в этой области науки (Hitschmann. Freuds Neurosenlehre. 2 Aufl., 1913; Pfister. Die psychoanalytische Methode, 1913; Leo Kaplan. Grundz?ge
Вторая лекция. Ошибочные действия
Вторая лекция. Ошибочные действия
Уважаемые дамы и господа! Мы начнем не с предположений, а с исследования. Его объектом будут весьма известные, часто встречающиеся и мало привлекавшие к себе внимание явления, которые, не имея ничего общего с болезнью, наблюдаются у
Третья лекция. Ошибочные действия (продолжение)
Третья лекция. Ошибочные действия (продолжение)
Уважаемые дамы и господа! В прошлый раз нам пришла в голову мысль рассматривать ошибочное действие само по себе, безотносительно к нарушенному им действию, которое предполагали совершить; у нас сложилось впечатление, будто
Четвертая лекция. Ошибочные действия (окончание)
Четвертая лекция. Ошибочные действия (окончание)
Уважаемые дамы и господа! В результате наших прошлых бесед мы пришли к выводу, что ошибочные действия имеют смысл, – это мы и возьмем за основу наших дальнейших исследований. Следует еще раз подчеркнуть, что мы не
2. Ошибочные убеждения
2. Ошибочные убеждения
Второй сдерживающий нас фактор – это негативные убеждения, которые когда-то оказались запрограммированными в нашем подсознании, а теперь безмолвно управляют едва ли ни всеми нашими действиями.
Наша сегодняшняя жизнь есть результат наших
Ошибочные идеи
Ошибочные идеи
Следующий уровень возникновения заболеваний — ментальный, т. е. уровень наших знаний и идей. Идей, естественно, ошибочных. Вариантов опять же множество.Возможно, что у вас имеется набор каких-то вполне осознаваемых ожиданий и приоритетов, а реальный мир не
Ошибочные действия — часто встречающиеся и мало привлекающие к себе внимание явления, которые наблюдаются у любого здорового человека и которые он воспринимает досадную случайность, недоразумение. В классическом психоанализе они являются объектом исследования, свидетельствующим о действенности бессознательных процессов в душевной жизни человека.
3. Фрейд различал три группы ошибочных действий. К первой группе он относил оговорки, описки, очитки, ослышки. Ко второй — такие явления, в основе которых лежит временное забывание имен и выполнение обещаний. К третьей — запрятывание, затеривание предметов, а также ошибки-заблуждения, когда на какое-то время человек верит тому, о чем он знает, что это не соответствует действительности.
Для психоаналитика ошибочные действия — это полноценные психические акты. Они имеют смысл, т. е. обладают определенным значением и включают в себя конкретное намерение. Более того, нередко ошибочные действия по сути дела совершенно правильны. Другое дело, что они возникают вместо другого предполагаемого или ожидаемого действия. Как бы там ни было, ошибочные действия дают ценный материал, который изучается методами психоанализа.
Ошибочные действия представляют значительный интерес для психоаналитика, т. к. доказывают существование вытеснения и образования замещения не только у невротиков, но и у вполне нормальных людей. Они выражают собой импульсы и намерения, скрытые от сознания человека. Благодаря им человек непроизвольно выдает многие свои тайны, в том числе самые интимные, сокровенные.
Будучи психическими актами, ошибочные действия возникают в результате наложения друг на друга различных намерений. Психический механизм возникновения ошибочного действия сводится к тому, что одно из намерений подвергается вытеснению. Его реализация не допускается человеком. В результате этого оно проявляется в нарушении другого намерения.
С познавательной точки зрения ценность ошибочных действий состоит в том, что каждый человек может легко наблюдать их на самом себе. Их проявление не связано с каким-либо болезненным состоянием, а анализ их дает возможность лучше понять роль и значение бессознательных процессов в душевной жизни человека.
Начало научного анализа этой проблемы связывают с публикацией статьи Фрейда под названием «О психическом механизме забывчивости» (1898). Однако наиболее полное изложение этой феноменологии и ее механизмов отражено в его книге «Психопатология обыденной жизни» (1901). Позднее Фрейд отмечал, что в этой работе он хотел показать, что влияние бессознательного проявляется не только при психических расстройствах, но и в обычном поведении совершенно здоровых людей.
Говоря о биосоциальной природе человека, следует признать, что ему присущи все инстинктивные формы поведения, в частности — пищевой и половой инстинкты, а также инстинкт самосохранения, заботы о потомстве и собственности (самке или территории), общие с животными. Кроме этого, существуют так называемые специализированные инстинкты, например: строительный — у бобров, миграционный — у птиц, инстинкт агрессии — у хищников, инстинкт борьбы, территории, стадный инстинкт и т.д. У человека проявления этих инстинктов приобретают культурное обрамление и выражаются в виде влечений. Но инстинкты никуда не исчезают, а находятся в подавленном состоянии в бессознательном, периодически спонтанно прорываясь на уровень поведенческих реакций, или наоборот — тормозят или извращают эти поведенческие реакции. В этих случаях мы сталкиваемся с ситуацией, когда культура и ее запреты диктуют определенные формы поведения, а властно побуждающие инстинкты противодействуют или сопротивляются этим запретам.
Ошибочные действия (описки, ошибки, забывание) наиболее часто случаются, когда бессознательно или даже вполне сознательно пытаются подавить или скрыть какую-то мысль, идею или отношение, открытое провозглашение которых неприемлемо, не соответствует эталонам культуры, региональной или национальной традиции или специфике ситуации.
Приведем достаточно хрестоматийный пример из работы Фрейда. Некий господин У безнадежно влюблен в даму, которая вскоре выходит замуж за господина X. Хотя Y очень давно знает X и имеет с ним постоянные деловые контакты, он тем не менее всегда забывает его фамилию, и всякий раз, когда ему нужно написать X деловое письмо или что-то ему передать, он должен напрягать память или даже спрашивать у других: «Как же его фамилия?». Совершенно очевидно, что здесь присутствует и подавленное чувство агрессии, и ревность, и желание вообще не знать своего счастливого соперника. В целом, надо признать, что сюжеты агрессии, постыдных поступков и откровенной подлости (со стороны, казалось бы, вполне приличных людей) в отношении счастливых соперников и соперниц многократно тиражированы в литературе и киноискусстве, а еще более часты — в криминальной практике. Это позволяет отнести такие постыдные поступки к своеобразным вариантам ошибочных решений и действий, тем более что во многих случаях они сопровождаются раскаянием и признанием вины. Но можно сделать и еще один вывод: как бы ни пытались вытеснить нар-циссическую обиду личности, отвергнутые их возлюбленными, властью или социумом, потребность в отреагировании и мести всегда продолжает действовать.
Приведем еще один пример. Если в порыве страсти вы вдруг назвали X именем некой/некоего У, независимо от того, известно ли X о существовании бессознательного или нет, он или она сильно огорчится от этой ошибки, а если X в дополнение ко всему может догадываться, о каком/ка-кой именно У идет речь, это, возможно, станет причиной размолвки или даже крупной ссоры. Если после этой ошибки вы попытаетесь объяснить, что ошибка произошла потому-то и потому-то, это мало изменит ситуацию. Следует еще раз повторить: допущенная ошибка в психоанализе обычно обозначается как первичный процесс (истоки которого находятся в бессознательном), а последующие попытки ее объяснения — как вторичный (вполне сознательное, но привнесенное объяснение).
Оговорки
Оговорки наиболее часто случаются тогда, когда человек хочет скрыть свои истинные чувства или намерения или когда он одновременно (бессознательно) желает наступления какого-то события и не хочет сознательно признавать его желательность. Например, пациентка, мать и отец которой живы и здоровы, рассказывает о смерти бабушки, которую она периодически обозначает как «маму отца». В процессе одной из сессий она вдруг начинает свой рассказ со слов: «Когда мама умерла…», аналитик замечает эту ошибку, пациентка вначале удивляется своей «оговорке», а затем признает: «Да, я хотела ее смерти».
В данном случае имеет место вариант ошибочного действия (оговорки), возникшей в результате столкновения двух различных намерений, и для понимания смысла ошибки необходимо прежде всего прояснить данные намерения. Как прояснилось в последующем, дочь была чрезвычайно привязана к отцу и испытывала явные негативные чувства к матери.
Фрейд выделяет два типа намерений: нарушенное намерение и нарушающее намерение. Нарушенное намерение, как правило, не вызывает трудностей для своего обнаружения. Человек, совершивший ошибочное действие, знает об этом намерении и признает его. Например, пациентка говорит: «Я всегда любила свою сестру» и, помолчав, добавляет: «Чтоб она сдохла!» Тут же она виновато улыбается: «Вот такая любовь…». Это нарушающее намерение в каких-то случаях может быть явно выраженным, и человек догадывается о нем. Но в некоторых случаях «ошибка» может лишь частично выражать первоначальное намерение или искажать его, в результате чего утрачивается его истинное понимание. Задача психоаналитического подхода заключается в выявлении нарушенного и нарушающего намерения. У совершившего ошибочное действие человека нужно спросить, почему он совершил именно это действие и что он может о нем сказать. Первое объяснение, которое придет ему на ум, станет отправной точкой психоаналитического исследования. Здесь уместно еще раз вспомнить о важнейшей из техник психоанализа — методе свободных ассоциаций, согласно которому мысль, появившаяся в нашем сознании в связи с той или иной темой, событием или образом, вовсе не является случайной; к ней нужно отнестись с особым вниманием и рассматривать ее в качестве психического факта.
Иногда совершивший ошибочное действие человек сам в состоянии понять смысл этого действия, поскольку он знает о своем нарушенном намерении и догадывается о намерении нарушающем, как в случае, когда пациентка сообщила о «смерти» матери. Но бывают ситуации, когда человек не догадывается о нарушающем намерении или никак не хочет признать существование обоих намерений, предопределивших его ошибочное действие. Тогда задачей аналитика становится исследование косвенных факторов, посредством анализа которых можно понять и довести до сознания пациента смысл его ошибочного действия. Учитывая, что психоаналитик не имеет права допускать никаких оценочных суждений (типа «хорошо — плохо», «правильно — неверно», «похвально — стыдно» и т.п.), уместно такое образное сравнение: совершившего ошибочное действие человека (его бессознательное) можно рассматривать в качестве подсудимого, а его сознательное моральное Я — как судью. В том случае, когда обвиняемый (преодолевая внутреннее сопротивление) признается в своем поступке (мысленном поступке), личность растет. Но если обвиняемый отрицает свою вину и стремится отвести от себя любые подозрения, то психоаналитик вправе не поверить ему, и тогда он задает дополнительные вопросы, выступая, скорее, на стороне морального Я пациента.
Забывание
Еще один пример. Начальник одного из офисов столичной компании в Санкт-Петербурге никак не может запомнить имя и отчество своего московского начальника. Причем имя достаточно обычное. Он заучивает это имя, пишет на календаре, перед тем как созвониться, но каждый раз напрягается, чтобы не ошибиться. Почему это происходит, ему непонятно. В процессе анализа выясняется, что именно так звали его преподавателя по математике, который постоянно унижал его и посмеивался над его способностями. При этом аналогичные случаи «забывания» случались и в школе, правда, тогда — в отношении заученных наизусть математических формул и правил.
Слово или имя забываются не потому, что они плохо выучены. Забывание связано с тем, что слово связано с негативными эмоциями, похоже или даже аналогично какому-то другому слову или имени, на которое направлено сопротивление, и оно провоцирует внутренний конфликт, проявляющийся в забывании. Забывают также то, что хотели сказать, но подсознательно чувствовали, что сказанное может поставить говорящего в неловкое положение или будет оценено как оплошность или неуважение к тому или иному авторитетному собеседнику, даже если забытая мысль, факт или идея были наиболее верными и уместными. Человек не просто сознательно «придерживает язык», а действительно забывает и затем порой часами пытается вспомнить то, что он хотел сказать.
Особую группу составляют действия, которые совершаются автоматически. Например, муж с женой поздно вечером входят в пустой вагон метро. Каждый думает о своем. В какой-то момент жена кладет свою руку на руку мужа, лежащую на поручне, и он сразу ее отдергивает и тут же извиняется перед ней, объясняя, что подумал, что это кто-то другой. Но в вагоне никого нет. Это неприятно поразило женщину, и этот материал она принесла на очередную сессию анализа. В последующем оказалось, что у мужа уже давно есть другая женщина. Фрейд по поводу таких автоматических действий отмечал, что они отличаются особой точностью. Так же как клинические симптомы «сигнализируют» о каком-то психическом расстройстве, ошибочные действия демонстрируют некий внутренний конфликт и проявления наших бессознательных желаний, влечений и стремлений, которые могут быть связаны как с актуальной ситуацией, так и со всем предшествующим жизненным опытом. Ошибочное действие как бы проявляет то, что сознательно мы хотели бы скрыть.
Кто-то пообещал кому-то принести книгу или конспект, но вот уже в третий раз забывает это сделать. Он действительно забывает, но в этом случае забывание становится чем-то вроде бессознательно реализуемой уловки — на самом деле он не хочет давать эту книгу или конспект этому человеку даже на какое-то время. Точно так же забывают позвонить, предупредить, поздравить и т.д. Нельзя отрицать, что знание этих механизмов достаточно поучительно.
Описки и симптоматические действия
По аналогичным сценариям происходят и описки. Например, у одного профессора-врача достаточно сложные и конфликтные отношения с другим, хотя он и признает высокий уровень профессионализма своего коллеги. В письме к своему другу этот профессор рекомендует ему проконсультироваться и посоветоваться с этим малоприятным, но весьма искусным хирургом. Однако в письме вместо предложения «посоветоваться» вдруг откуда-то появляется слово «поссориться».
Ошибочные действия, которые приводят к падениям, ранам или другим несчастным случаям, могут быть связаны с чувством вины и потребностью в наказании, которому личность подвергает себя за те или иные проступки или даже мысленные прегрешения.
В эту же группу можно было бы отнести и симптоматические действия, которые наблюдаются в процессе психотерапии. Симптоматическими действия называются в тех случаях, когда они существенно отличаются от вербального материала, на фоне которого проявляются. Например, пациентка на протяжении нескольких сессий рассказывает о том, как мучаются ее подруги с повзрослевшими детьми, и периодически повторяет: «Слава Богу, у меня нет детей». В процессе одной из сессий она что-то говорит о возможности удара по голове и параллельно двумя сложенными руками несколько раз нажимает на низ живота. Естественно, аналитик фиксирует это и спрашивает, почему, говоря об ударах по голове, она одновременно сделала такое движение. Пациентка тут же, отчасти «невпопад», поясняет: «А по низу живота меня бить бесполезно. Там у меня все удалено». И это придает качественно иную окраску ее выражению «Слава Богу, у меня нет детей», так же как и последующей направленности терапевтической работы.
Одна из задач психоаналитического исследования и состоит в раскрытии смысла ошибочных действий, которые прямо или косвенно проявляются в материале пациентов. Забывают то, что хотят забыть, теряют то, что хотят потерять, но не знают об этих скрытых даже от самого себя желаниях. Поэтому специфика психоаналитического исследования состоит в том, чтобы благодаря выявлению бессознательных намерений человека дать ему возможность жить более осознанной и более полной жизнью.
В заключение можно попытаться, следуя за Фрейдом, классифицировать ошибочные действия, выделив как минимум три группы.
- Первую группу ошибочных действий составляют оговорки, обмолвки, описки, очитки, ослышки.
- Вторую — временное забывание имен, фамилий, словосочетаний, впечатлений, обещаний и выполнения намерений.
- Третья группа включает случаи, когда человек сам что-то спрятал, но не может вспомнить куда. К этой же группе относятся различные варианты, когда какие-то (нередко одни и те же) вещи постоянно теряются (деньги, ключи от квартиры или машины, только что где-то записанный телефон и т.д.).
- Четвертая группа — ошибочные двигательные акты, приводящие к само-повреждению. И пятая — симптоматические действия.
Изложенный материал вовсе не отрицает того, что нарушение нормальной психической или двигательной активности человека может быть вызвано также различными физиологическими причинами, включая, например, нездоровье, переутомление, состояние волнения или тревоги.
З. Фрейд различал три группы ошибочных действий. К первой группе он относил оговорки, описки, очитки, ослышки. Ко второй – такие явления, в основе которых лежит временное забывание имен и выполнение обещаний. К третьей – запрятывание, затеривание предметов, а также ошибки-заблуждения, когда на какое-то время человек верит тому, о чем он знает, что это не соответствует действительности.
Для психоаналитика ошибочные действия – это полноценные психические акты. Они имеют смысл, то есть обладают определенным значением и включают в себя конкретное намерение. Более того, нередко ошибочные действия, по сути дела, совершенно правильны. Другое дело, что они возникают вместо другого предполагаемого или ожидаемого действия. Как бы там ни было, ошибочные действия дают ценный материал, который изучается методами психоанализа.
Ошибочные действия представляют значительный интерес для психоаналитика, так как доказывают существование вытеснения и образования замещения не только у невротиков, но и у вполне нормальных людей. Они выражают собой импульсы и намерения, скрытые от сознания человека. Благодаря им человек непроизвольно выдает многие свои тайны, в том числе самые интимные, сокровенные.
При толковании ошибочных действий психоаналитик исходит из психической ситуации: он опирается на знание о характере человека, совершившего ошибочное действие; принимает во внимание те впечатления, на которые, возможно, человек реагирует ошибочным образом. Одним словом, психоаналитик истолковывает ошибочные действия, исходя из общих соображений. Сначала он высказывает свои предположения по поводу совершенного ошибочного действия, затем находит ему подтверждение в исследуемой им психической ситуации, которая предшествовала ошибочному действию.
В работе «Психопатология обыденной жизни» (1901) З. Фрейд привел многочисленные случаи оговорок, забывания имен, затеривания предметов, вызывающих недоумение у человека, совершившего ошибочное действие. При этом основатель психоанализа продемонстрировал искусство толкования ошибочных действий, возможность получения косвенных улик из психической ситуации и аналитические способности по разъяснению смысла совершенных человеком ошибочных деяний.
З. Фрейд показал, что наиболее важным и существенным в ошибочных действиях человека являются не форма или средства, которыми они пользуются, а намерения, которым служат эти действия. Именно раскрытие намерений, считал З. Фрейд, способствует пониманию бессознательных процессов, развертывающихся в психике человека и предопределяющих его жизнедеятельность.
Будучи психическими актами, ошибочные действия возникают в результате наложения друг на друга различных намерений. Одно из этих намерений З. Фрейд называет нарушенным, другое – нарушающим. Нарушающее намерение может иметь отношение к содержанию нарушенного намерения. Однако в менее ясных и более интересных случаях нарушающее намерение не имеет ничего общего с нарушенным намерением.
Психический механизм возникновения ошибочного действия сводится к тому, что одно из намерений подвергается вытеснению. Его реализация не допускается человеком. В результате этого оно проявляется в нарушении другого намерения.
Так, на одной из лекций в институте две студентки разговаривали между собой, тем самым мешая учебному процессу. Судя по всему, они обсуждали вопросы, связанные с прочтением книги, которую держала в руках одна из девушек. Профессор прервал свою речь и попросил девушек поделиться с аудиторией теми интересными мыслями, которые они почерпнули из данной книги. Одна из девушек решительно открыла книгу и начала читать вслух. Там было написано: «Слушая органную музыку, ее душа воспаряла к небесам». Однако в самом начале фразы девушка допустила оплошность, громко прочитав: «Слушая оргазмную музыку…». Наверное, студентка хотела воспроизвести то, что было написано в книге и не собиралась говорить аудитории о тех интимных подробностях, которые она обсуждала с подругой. Однако оттесненное намерение дало знать о себе, проявившись в допущенной девушкой оплошности, вызвавшей смех в студенческой аудитории.
Если бы каждый из нас обращал внимание на мелочи жизни, на свои ошибочные действия и при этом серьезно относился к ним! Если бы он умел истолковывать их, понимать как некие знаки скрытых намерений! В этом случае он мог бы избежать многих разочарований, душевных потрясений, болезненных переживаний.
З. Фрейд привел поучительный пример, когда в гостях у новобрачных он слышал, как молодая жена со смехом рассказала о забавном случае. Сразу же после свадебного путешествия она пошла со своей сестрой за покупками в магазин. Вдруг на другой стороне улицы она заметила мужчину и сказала своей сестре: «Смотри, вон идет господин Л.!» При этом она забыла, что этот господин является ее мужем. З. Фрейду стало не по себе от услышанного, так как забывчивость молодой жены свидетельствовала о многом. Спустя несколько лет он вспомнил об этом случае, когда узнал, что данный брак оказался неудачным и завершился печальным образом.
При рассмотрении ошибочных действий необходимо исходить из того, что душевная жизнь человека – это арена борьбы противоположных тенденций. Наличие определенной тенденции не исключает существования противоположной. Психоанализ способствует пониманию того, как противоположные тенденции относятся друг к другу, какие действия вытекают из одной, а какие – из другой тенденции.
С эвристической, то есть познавательной точки зрения, ценность ошибочных действий состоит в том, что каждый человек может легко наблюдать их на самом себе. Их проявление не связано с каким-либо болезненным состоянием, а анализ их дает возможность лучше понять роль и значение бессознательных процессов в душевной жизни человека. Вот почему психоанализ уделяет столь большое внимание ошибочным действиям.
Энциклопедический словарь по психологии и педагогике.
2013.
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Шестнадцатая лекция
Психоанализ и психиатрия
Уважаемые дамы и господа! Я рад видеть вас снова после годичного перерыва и продолжить наши дискуссии. В прошлом году я представил вам психоаналитическую трактовку ошибочных действий и сновидений; нынче я хотел бы ознакомить вас с пониманием невротических явлений, которые, как вы обнаружите вскоре, и с теми, и с другими имеют много общего. Но я скажу вам заранее, что на этот раз не смогу позволить вам занимать по отношению ко мне такую же позицию, как в прошлом году. Тогда для меня было важно не делать ни одного шага, не согласовав его с вашим суждением; я много с вами дискутировал, считался с вашими возражениями и, собственно, признавал вас и ваш «здравый смысл» решающей инстанцией. Дальше так продолжаться не может, а именно в силу одного простого обстоятельства. Ошибочные действия и сновидения как феномены не были вам чужды; можно было сказать, вы обладали таким же большим опытом, как и я, или легко могли приобрести столь же опыта.
Ошибочные действия – часто встречающиеся и мало привлекающие к себе внимание явления, которые наблюдаются у любого здорового человека и которые он воспринимает как досадную случайность, недоразумение. В классическом психоанализе они являются объектом исследования, свидетельствующим о действенности бессознательных процессов в душевной жизни человека.
З. Фрейд различал три группы ошибочных действий. К первой группе он относил оговорки, описки, очитки, ослышки. Ко второй – такие явления, в основе которых лежит временное забывание имен и выполнение обещаний. К третьей – запрятывание, затеривание предметов, а также ошибки-заблуждения, когда на какое-то время человек верит тому, о чем он знает, что это не соответствует действительности.
Для психоаналитика ошибочные действия – это полноценные психические акты. Они имеют смысл, т. е. обладают определенным значением и включают в себя конкретное намерение. Более того, нередко ошибочные действия по сути дела совершенно правильны. Другое дело, что они возникают вместо другого предполагаемого или ожидаемого действия. Как бы там ни было, ошибочные действия дают ценный материал, который изучается методами психоанализа.
Однако область проявлений неврозов вам незнакома; поскольку сами вы не врачи, у вас нет иного доступа туда, кроме моих сообщений, и чем поможет самое лучшее суждение, если обсуждаемый материал при этом незнаком. Но не воспринимайте мое заявление так, будто я собираюсь читать вам догматические лекции и требую от вас безусловного доверия. Такое недоразумение было бы по отношению ко мне величайшей несправедливостью. Я не хочу в чем-либо убеждать – я хочу дать некие импульсы разбудить вашу мысль и поколебать предубеждения. Если вследствие незнания материала вы не можете составить собственного суждения, то вы не должны ни веровать, ни отвергать. Вы должны слушать и позволить воздействовать на вас тому, что я вам рассказываю. Убеждения приобретаются не так просто, а если же к ним пришли без малейших усилий, то вскоре оказываются не имеющими никакой ценности и нестойкими. Право на убеждение имеет лишь тот, кто, подобно мне, многие годы работал над одним и тем же материалом и сам испытал при этом те же новые и поразительные переживания. К чему вообще в интеллектуальной области эти поспешные убеждения, молниеносные обращения в другую веру, моментальное отвержение? Разве вы не замечаете, что «coup de foudre», любовь с первого взгляда, приходит из совершенно другой, аффективной, области? Даже от наших пациентов мы не требуем, чтобы они приходили к нам с убежденностью или приверженностью к психоанализу. Это часто даже делает нас к ним подозрительными. Самая желательная для нас установка у них – доброжелательный скепсис. Попытайтесь и вы спокойно дать вырасти у себя психоаналитическому пониманию наряду с общераспространенным, или психиатрическим, пока не представится случай, когда то и другое смогут повлиять друг на друга, друг с другом помериться и объединиться в одно решение. Но с другой стороны, вы и мгновения не должны полагать, что то, что я представляю вам как психоаналитическую точку зрения, является спекулятивной системой. Напротив, этот опыт – либо непосредственное выражение наблюдения, либо результат его переработки. Осуществлялась ли эта переработка достаточным и правомерным образом, выяснится в ходе дальнейшего развития науки, а по прошествии почти двух с половиной десятилетий и довольно далеко продвинувшись в жизни, смею без хвастовства утверждать, что работа, принесшая эти наблюдения, была особенно тяжелой, интенсивной и углубленной. У меня часто возникало впечатление, будто наши противники вовсе не желали принимать во внимание это происхождение наших утверждений, будто они полагали, что речь идет лишь о субъективно обусловленных идеях, которым любой другой по своему усмотрению может противопоставить свои собственные. Это поведение противников мне не совсем понятно. Возможно, оно объясняется тем, что обычно врачи так безучастны к нервнобольным, так невнимательно слушают то, что они говорят, что лишены возможности вынести из их сообщений что-нибудь ценное, то есть производить над ними тщательные наблюдения. Я обещаю вам по этому поводу, что в своих лекциях не буду много полемизировать, меньше всего – с отдельными людьми. Я не смог убедиться в верности тезиса, что в споре рождается истина. Я думаю, что он происходит от греческой софистики и, как и та, грешит переоценкой диалектики.
Диалектика (др. – греч. διαλεκτική – искусство спорить, вести рассуждение) – метод аргументации в философии, а также форма и способ рефлексивного теоретического мышления, имеющего своим предметом противоречие мыслимого содержания этого мышления.
Мне, напротив, казалось, что так называемая научная полемика в общем и целом неплодотворна, не говоря уже о том, что почти всегда она ведется в высшей степени лично. До недавнего времени и я тоже мог похвалиться, что один раз вступил в настоящий научный спор с одним-единственным исследователем (Лёвенфельдом из Мюнхена). Дело кончилось тем, что мы стали друзьями и остаемся ими по сей день. Но потом долгое время я не повторял этого опыта, потому что не был уверен в подобном исходе.
В 1900–1903 гг. Фрейд ведет активную переписку с мюнхенским психиатром Леопольдом Лёвенфельдом (1847–1923), специализировавшимся в области толкования снов. Начало переписки связано с работой Фрейда над этой тематикой и подготовкой статьи «О сновидении».
Известно также, что Лёвенфельд резко воспринял работу Фрейда «Три очерка по теории сексуальности» (1903), говоря, что это «ужас»…
Вы, несомненно, сочтете, что подобный отказ от литературной дискуссии свидетельствует об особенно большой нетерпимости к возражениям, об упрямстве, или, как выражаются на нашем любезном научном разговорном языке, о «помешательстве». Мне хочется вам ответить, что если вы когда-нибудь приобретете некое убеждение в результате столь тяжелой работы, то и вы получите право с некоторой вязкостью придерживаться этого убеждения. Далее я могу выставить как довод, что в ходе моих работ я модифицировал, изменял свои взгляды по некоторым важным пунктам, заменял их новыми, о чем, разумеется, каждый раз делал публичное сообщение. А результат такой откровенности? Одни вообще не знают о моих самостоятельно внесенных поправках и еще и сегодня критикуют меня за те положения, которые давно уже утратили для меня прежнее значение. Другие упрекают меня как раз за эти изменения и поэтому объявляют меня ненадежным. И, не правда ли, кто несколько раз поменял свои взгляды, тот вообще не заслуживает доверия, ибо легко допустить, что он мог ошибиться и своими последними утверждениями? Того же, кто твердо держится за однажды высказанное и не так уж быстро позволяет себе от этого отказаться, называют упрямым и помешанным. Можно ли перед лицом этих противоположных воздействий критики поступать иначе, как не оставаться самим собой и вести себя так, как повелевает собственное суждение? На это я и решился и не позволю удерживать меня от того, чтобы вносить поправки и изменения, как того требует мой углубляющийся опыт. В основополагающих воззрениях до сих пор я не считал нужным что-либо менять, и я надеюсь, что так оно будет и впредь.
Фрейд редко отступал от своих взглядов и теорий и мало сомневался в их правоте. Будучи неконфликтным в публичных спорах человеком, он тем не менее был крайне категоричен в своем мнении, что всякое отхождение от его понимания и трактовки психоанализа есть заблуждение и ошибка. Такая непримиримая убежденность, несомненно, стала залогом успеха Фрейда. Только благодаря непоколебимой вере в свою правоту он сумел выстоять перед всеми нападками и критикой и добиться всеобщего признания. Но в то же время категоричность Фрейда не позволила ему принять альтернативный или оппозиционный взгляд на психоанализ со стороны его учеников и соратников, которые в выгодный для них момент отошли от Фрейда в угоду личным амбициям. Возможно, нанесенная отступниками обида, в которой Фрейд не признавался, стала одной из причин его столь категоричного неприятия их учений и новшеств, основанных на фрейдизме или отталкивающихся от него.
Итак, я должен представить вам психоаналитическое понимание невротических явлений. При этом напрашивается мысль начать с уже обсуждавшихся феноменов как вследствие их аналогий, так и контраста. Я остановлюсь на симптоматическом действии, которое совершают многие люди во время моего приема. С людьми, которые посещают нас в кабинете врача, чтобы за четверть часа выложить нам горести своей долгой жизни, аналитик мало что может сделать. Его более глубокое знание психоаналитика делает для него затруднительным высказать, подобно другому врачу, заключение: «У вас все в порядке», – и посоветовать: «Пройдите небольшой курс водолечения». Один наш коллега на вопрос, как он поступает со своими больными, являющимися к нему на прием, пожимая плечами, ответил: он в шутку налагает на них штраф в размере стольких-то крон. Поэтому не удивляйтесь, услышав, что даже у занятых психоаналитиков в часы приема обычно бывает не очень-то оживленно. Я сделал простую дверь между моим кабинетом и приемной двойной и обил ее войлоком. Назначение этого небольшого приспособления не вызывает сомнений. Теперь постоянно случается так, что люди, которых я впускаю из приемной, забывают закрыть за собой дверь, и почти всегда обе двери остаются открытыми. Заметив это, я довольно нелюбезным тоном настаиваю на том, чтобы вошедший или вошедшая, будь то элегантный господин или расфуфыренная дама, – вернулся и исправил оплошность. Это производит впечатление неуместного педантизма. Иногда я попадал впросак с таким требованием, когда это касалось людей, которые сами к нажимной дверной ручке прикасаться не могут и рады, если сопровождающие лица уберегают их от этого прикосновения. Но в большинстве случаев я оказывался правым, ибо тот, кто так поступает, кто оставляет двери из приемной в кабинет врача открытыми, относится к черни и заслуживает того, чтобы его встретили нелюбезно. Не принимайте чью-либо сторону, не услышав дальнейшего. Дело в том, что эта небрежность со стороны пациента случается только тогда, когда он находится в приемной один и, стало быть, оставляет за собой пустую комнату, но не случается никогда, если вместе с ним дожидались приема другие, посторонние, люди. В этом последнем случае он очень хорошо понимает, что не в его интересах, чтобы другие подслушивали, когда он разговаривает с врачом, и никогда не забывает тщательно закрывать за собой обе двери. Детерминированное таким образом упущение пациента не является ни случайным, ни бессмысленным, ни несущественным, ибо, как мы увидим, оно проливает свет на отношение входящего к врачу. Пациент принадлежит к огромному числу тех, кому нужен светский авторитет, кто хочет быть ослепленным, запуганным. Возможно, справляясь по телефону, в каком часу ему лучше всего прийти, он представлял себе толпу ищущих помощи, как перед филиалом Юлиуса Майнля. И вот он входит в пустую, к тому же чрезвычайно скромно обставленную приемную, и это его потрясает. Он хочет, чтобы врач поплатился за то, что он собирался отнестись к нему с таким избытком почтения, а потому и забывает закрыть двери между приемной и кабинетом. Этим он хочет сказать врачу: «Ах, ведь здесь никого нет и, вероятно, никто не придет, пока я буду здесь находиться». Он и во время беседы будет вести себя невоспитанно и неуважительно, если его заносчивость с самого начала не осадить резким выговором. В анализе этого небольшого симптоматического действия вы не найдете ничего, что уже не было бы вам известно: утверждения, что оно не случайно, а имеет мотив, смысл и намерение, что оно принадлежит душевной взаимосвязи, которую можно указать, и что в качестве незначительного проявления оно свидетельствует о более важном душевном процессе. Но прежде всего, что этот заявивший о себе таким образом процесс неизвестен сознанию того, кто его осуществляет, ибо ни один из пациентов, оставивших открытыми обе двери, не смог бы признаться, что этим упущением он хотел показать мне свое неуважение. О чувстве разочарования при входе в пустую приемную, вероятно, кое-кто вспомнит, но связь между этим впечатлением и последующим симптоматическим действием для его сознания, несомненно, осталась неведомой. Теперь мы хотим добавить к этому небольшому анализу симптоматического действия наблюдение над больной. Я выбираю такую, воспоминание о которой у меня еще свежо, а также потому, что ее можно изобразить сравнительно кратко. Известная степень обстоятельности при любом таком сообщении неизбежна. Молодой офицер, вернувшийся домой в краткосрочный отпуск, просит меня взять на лечение его тещу, которая, несмотря на самые благоприятные условия, отравляет жизнь себе и своим близким бессмысленной идеей. Я знакомлюсь с 53-летней хорошо сохранившейся, любезной и простой в обращении дамой, которая без внутреннего сопротивления рассказывает мне следующее. Она живет в деревне в счастливейшем браке со своим мужем, управляющим крупной фабрикой. Она не устает хвалить нежную заботливость своего мужа. Тридцать лет тому назад был заключен брак по любви, с тех пор ни одного недоразумения, ни одной ссоры или повода к ревности. Двое ее детей счастливы в браке, муж и отец из чувства долга не хочет уходить на покой. Год назад случилось нечто невероятное, непонятное ей самой: она с ходу поверила анонимному письму, в котором ее замечательный муж обвинялся в любовной связи с молодой девушкой, и с тех пор ее счастье разрушено. Дальнейший ход событий был примерно таков: у нее была горничная, с которой она, возможно, слишком часто обсуждала интимные вещи. Эта девушка преследовала другую прямо-таки с ненавистью и враждебностью, поскольку та достигла в жизни гораздо большего, хотя по своему происхождению была ничем не лучше ее. Вместо того чтобы пойти в служанки, девушка получила коммерческое образование, поступила на фабрику и вследствие недостатка персонала из-за призыва служащих в армию выдвинулась на хорошую должность. Теперь она жила на самой фабрике, общалась со всякими господами и даже называлась барышней. Отставшая в жизни девушка была, конечно, готова обвинять бывшую школьную подругу во всевозможных грехах. Однажды наша дама судачила с горничной об одном гостившем у нее пожилом господине, о котором было известно, что он не жил со своей женой, а поддерживал отношения с другой женщиной. Она не знает, как получилось, что она вдруг сказала: «Для меня было бы самым ужасным, если бы я вдруг узнала, что мой добрый муж тоже имеет связь». На следующий день она получает по почте анонимное письмо, написанное измененным почерком, в котором сообщалось об этом словно накликанном ею событии. Она решила (наверное, справедливо), что это письмо – дело рук ее злой горничной, ибо любовницей мужа была названа именно та барышня, которую с ненавистью преследовала служанка. Но хотя она сразу распознала интригу и на довольно многих примерах из своего окружения знала, как мало доверия заслуживают такие трусливые доносы, случилось так, что это письмо мгновенно ее сразило. Она впала в ужасное возбуждение и тотчас послала за своим мужем, чтобы обрушиться на него с самыми резкими упреками. Муж со смехом отверг обвинение и сделал лучшее из всего, что можно было сделать. Он послал за домашним и фабричным врачом, который постарался успокоить несчастную женщину. Да и дальнейшие действия того и другого были вполне разумны. Горничную уволили, но мнимую соперницу – нет. С тех пор больная не раз успокаивалась настолько, что содержанию анонимного письма больше не верила, но никогда по-настоящему и никогда на долгое время. Достаточно было услышать имя барышни или встретить ее на улице, чтобы вызвать у нее новый приступ недоверия, страдания и упреков. Такова история болезни этой славной женщины. Не надо иметь большого психиатрического опыта, чтобы понять, что в противоположность другим нервнобольным она изобразила свой случай скорей слишком мягко, то есть, как мы говорим, она диссимулировала, и что, собственно говоря, она никогда не переставала верить в обвинения анонимного письма. Какую же позицию займет психиатр по отношению к такому случаю болезни? Как он повел бы себя по отношению к симптоматическому действию пациента, не затворившего двери в приемную, мы уже знаем. Он объявит его случайностью, не имеющей психологического интереса и больше его не касающейся. Но это отношение нельзя распространить на случай заболевания ревнивой женщины. Симптоматическое действие кажется чем-то безразличным, но симптом предстает чем-то важным. Он связан с интенсивным субъективным страданием, он объективно угрожает совместной жизни семьи; стало быть, он является непреложным объектом психиатрического интереса.
Субъективность – это выражение представлений человека (мыслящего субъекта) об окружающем мире, его точки зрения, чувства, убеждения и желания. Фрейд рассматривал субъективные страдания как необходимое условие для готовности пациента начать терапию. Позже он утверждал, что «первичный мотив, движущий терапию, это страдания пациента и происходящее от них желание быть излеченным», и также относил это желание к необходимым условиям для терапевтической мотивации в течение всего курса терапии.
Психиатр сначала пытается охарактеризовать симптом через его основное свойство. Саму по себе идею, которой мучает себя эта женщина, нельзя назвать бессмысленной; ведь бывает же, что пожилые мужья поддерживают любовные отношения с юными девушками. Но бессмысленно и непонятно в этом нечто другое. У пациентки нет никакого другого основания верить тому, что ее нежный и верный супруг относится к этой отнюдь не редкой категории мужей, кроме утверждения анонимного письма. Она знает, что этот документ не обладает доказательной силой, она может удовлетворительно объяснить себе его происхождение; стало быть, она должна была сказать себе, что у нее нет никакого основания для ревности, она и говорит себе это, но все равно страдает точно так же, как если бы признала эту ревность полностью обоснованной. Идеи такого рода, недоступные логическим и почерпнутым из реальности доводам, принято называть бредовыми. Стало быть, эта добрая женщина страдает бредом ревности. Такова, пожалуй, основная характеристика данного случая заболевания. После констатации этого первого факта наш психиатрический интерес возрастет еще больше. Если с бредовой идеей нельзя покончить, обращаясь к реальности, то, вероятно, она и не проистекает из реальности. Откуда же она проистекает? Бредовые идеи бывают самыми разными по содержанию; почему содержанием бреда в нашем случае является именно ревность? У каких лиц образуются бредовые идеи или, в частности, бредовые идеи ревности? Здесь нам хотелось бы выслушать психиатра, но тут-то он нас и подводит. Он вообще останавливается лишь на одном-единственном из наших вопросов. Он изучит историю семьи этой женщины и, возможно, даст нам следующий ответ: бредовые идеи имеют место у таких лиц, в семьях которых неоднократно имелись такие же или иные психические нарушения. Другими словами, если у этой женщины развилась бредовая идея, то она была к этому предрасположена вследствие наследственного переноса. Разумеется, это уже кое-что, но разве это все, что нам хочется знать? Все, что содействовало возникновению этого случая заболевания? Должны ли мы довольствоваться предположением, что то, что развился бред ревности вместо какого-либо другого, не имеет значения, необъяснимо или дело случая? И вправе ли мы понимать тезис о господстве наследственного влияния также и в отрицательном смысле, что совершенно не имеет значения, какие переживания выпали на эту душу, ей было предназначено когда-нибудь продуцировать бред? Вы захотите узнать, почему научная психиатрия не желает нам дать дальнейших объяснений. Но я вам отвечу: плут – это тот, кто дает больше, чем имеет. Психиатр не знает пути, ведущего к дальнейшему разъяснению такого случая. Он должен довольствоваться диагнозом и, несмотря на богатый опыт, неопределенным прогнозом дальнейшего хода событий. Но может ли психоанализ добиться здесь большего? Да, конечно; я надеюсь вам показать, что даже в таком труднодоступном случае он способен раскрыть нечто такое, что делает возможным дальнейшее понимание. Прежде всего я вас попрошу обратить внимание на незначительную деталь, что пациентка прямо-таки спровоцировала анонимное письмо, на которое опирается теперь ее бредовая идея, сказав накануне склонной к интригам девушке, что для нее было бы величайшим несчастьем, если бы ее муж вступил в любовную связь с молодой девушкой. Этим она и навела служанку на мысль послать ей анонимное письмо. Таким образом, бредовая идея приобретает некоторую независимость от письма; она уже раньше присутствовала как опасение – или желание? – у больной. Учтите к тому же то, что дали два часа анализа других незначительных проявлений. Пациентка отнеслась весьма отрицательно к просьбе сообщить после рассказа своей истории свои дальнейшие мысли, ассоциации и воспоминания. Она утверждала, что ей ничего в голову не приходит, что она уже все сказала, и после двух часов испытание пришлось и в самом деле прервать, потому что она объявила, что уже чувствует себя здоровой и уверена, что болезненная идея не возвратится. Разумеется, она это сказала только из-за сопротивления и страха перед продолжением анализа. Но за эти два часа она все же отпустила несколько замечаний, допускавших (более того, сделавших неотложным) определенное толкование, и это толкование проливает яркий свет на происхождение ее бреда ревности. Она сама была очень влюблена в молодого человека, в того самого зятя, по настоянию которого посетила меня в качестве пациентки. Об этой влюбленности она ничего не знала или, возможно, мало что знала; при существующих родственных отношениях этой влюбленности легко было скрываться под маской безобидной нежности. После всего остального, что мы узнали, нам будет нетрудно вчувствоваться в душевную жизнь этой 53-летней порядочной женщины и хорошей матери. Такая влюбленность как нечто чудовищное, невозможное не могла быть осознанной; но она сохранялась и, будучи бессознательной, оказывала сильный гнет. Что-то должно было с ней произойти, какой-то выход должен был быть найден, и этого облегчения проще всего, пожалуй, было добиться благодаря механизму смещения, который обычно причастен к возникновению бреда ревности. Если не только она, старая женщина, была влюблена в молодого человека, но и ее старый муж поддерживает любовные отношения с юной девушкой, то тогда она получает возможность освободиться от угрызений совести из-за неверности. Фантазия о неверности мужа была, таким образом, охлаждающим пластырем на ее жгучей ране. Ее собственная любовь ею не осознавалась, но отражение этой любви, принесшее ей эти выгоды, стало теперь навязчивым, бредовым, осознанным. Все доводы против него, разумеется, никакой пользы принести не могли, ибо они были направлены против отражения в зеркале, а не против оригинала, которому оно было обязано своей силой и который, оставаясь неприкосновенным, был скрыт в бессознательном. Сопоставим теперь все то, что дали нам для понимания этого случая заболевания непродолжительные и сопряженные с разными сложностями психоаналитические усилия. Разумеется, при условии, что наши разыскные работы были проведены корректно, чего я не могу здесь вынести на ваш суд. Во-первых, бредовая идея ничем бессмысленным или непонятным уже не является, она осмысленна, хорошо мотивирована, входит во взаимосвязь аффективного переживания больной. Во-вторых, она обязательно является реакцией на бессознательный душевный процесс, который удалось разгадать по другим признакам, и именно этому отношению обязана своим бредовым характером, своей резистентностью к атакам со стороны логики и реальности. Она даже является чем-то желанным, своего рода утешением.
Резистентность (от лат. resistentia – сопротивление, противодействие) – сопротивляемость (устойчивость, невосприимчивость) организма к воздействию различных факторов; в психиатрии означает сопротивление организма человека лечению психического заболевания.
В-третьих, переживанием, стоящим за заболеванием, однозначно предопределено, что это стало именно бредовой идеей ревности, а не какой-либо другой. Вы ведь помните, что накануне больная сказала склонной к интригам девушке, что самым ужасным было бы для нее, если бы ее муж ей изменил. Вы также не упустили из виду две аналогии с проанализированным нами симптоматическим действием, важные для прояснения смысла или намерения и с точки зрения на относящееся к ситуации бессознательное. Разумеется, это не дает ответа на все вопросы, которые мы можем поставить в связи с данным случаем. Напротив, случай заболевания изобилует и другими проблемами, одни из которых вообще пока неразрешимы, а другие нельзя разрешить из-за неблагоприятного стечения особых обстоятельств. Например, почему эта женщина, живущая в счастливом браке, влюбляется в своего зятя и почему облегчение, которого можно было бы добиться и другим способом, достигается в форме такого отражения, проекции собственного состояния на своего мужа? Не подумайте, что подобного рода вопросы возникают только из праздного любопытства. В нашем распоряжении уже имеется некоторый материал для возможного ответа на них. Женщина находится в критическом возрасте, когда женская сексуальная потребность вдруг некстати усиливается; одного этого могло быть достаточно. Или, возможно, добавилось то, что ее добрый и верный супруг уже несколько лет не обладает той сексуальной дееспособностью, в которой нуждалась хорошо сохранившаяся женщина для своего удовлетворения. Опыт обратил наше внимание на то, что как раз такие мужья, верность которых совершенно естественна, отличаются особой нежностью в обращении со своими женами и необычайной чуткостью к их нервным недугам. Далее, небезразлично, что именно молодой супруг дочери стал объектом этой патогенной влюбленности. Сильная эротическая привязанность к дочери, которая в конечном итоге объясняется сексуальной конституцией матери, часто находит путь к тому, чтобы продолжиться в таком превращении. В связи с этим я позволю себе вам напомнить, что отношения между тещей и зятем издавна считались людьми особенно деликатными, а у первобытных людей дали повод к очень строгим предписаниям табу и «избеганию». Часто они как с положительной, так и с отрицательной стороны превышают желательную для культуры меру. Какой тут из трех этих моментов проявил свое действие в нашем случае, совпали ли здесь два из них или все вместе, – этого я вам, правда, сказать не могу, но лишь потому, что по прошествии двух часов продолжить анализ этого случая мне не позволили. Теперь я замечу, уважаемые господа, что сплошь говорил о вещах, к пониманию которых вы пока еще не готовы. Я делал это, чтобы провести сравнение психиатрии с психоанализом. Но теперь я вправе задать вам один вопрос: заметили ли вы какое-нибудь расхождение между ними? Психиатрия не применяет технических методов психоанализа, она отказывается привязывать что-либо к содержанию бредовой идеи и, ссылаясь на наследственность, дает нам очень общую и отдаленную этиологию, вместо того чтобы в первую очередь показать более конкретные и понятные причины.
Говоря, что «психиатрия не применяет технических методов психоанализа», Фрейд имеет в виду, что психиатрия того времени крайне негативно относилась к психоанализу как к явлению вообще. В частности, европейские психиатры видели в новом методе опасность «увода пациентов». С другой стороны, будучи зацикленными, по мнению Фрейда, на выявлении симптомов и поиске их физиологических причин, психиатры не интересовались причинами, кроющимися в бессознательном, являющимися по Фрейду главенствующими в возникновении душевных проблем.
Но имеется ли в этом расхождение, противоречие? Не является ли это скорее усовершенствованием? Разве наследственный момент противоречит значению переживания, не сочетаются ли они, скорее, самым действенным образом? Вы согласитесь со мной, что в психиатрической работе, в сущности, не содержится ничего, что могло бы противоречить психоаналитическому исследованию. Поэтому психоанализу противятся психиатры, а не психиатрия. Психоанализ относится к психиатрии примерно так же, как гистология к анатомии; одна изучает внешние формы органов, другая – строение их из тканей и элементарных частей. Трудно представить себе, чтобы две эти части исследования, из которых одна служит продолжением другой, находились в противоречии. Вы знаете, что анатомия сегодня считается основой научной медицины, но было время, когда расчленять человеческие трупы, чтобы ознакомиться с внутренним строением тела, было точно так же запрещено, как сегодня кажется предосудительным заниматься психоанализом, чтобы узнать о механизмах душевной жизни. И, вероятно, не в очень далеком будущем мы придем к пониманию того, что научно углубленная психиатрия невозможна без хорошего знания глубинных, бессознательных процессов в душевной жизни.
Действительно, во времена Фрейда психиатры, в особенности Европы, относились к психоанализу с неким раздражением и недоверием. Большинство постулатов Фрейда невозможно было доказать научным путем, по причине отсутствия экспериментальных методов, способных исследовать фрейдовские теории. Будучи обвиняемым в псевдонаучности, психоанализ слыл среди психиатров шарлатанством. К тому же проблема заключалась в непонимании того, какие анатомические структуры мозга и какие биологические процессы лежат в основе психических феноменов, в том числе бессознательного. В наши дни с развитием функциональных методов изучения мозга открылись новые возможности для осмысления теорий Фрейда. В сегодняшней психиатрии Фрейд занимает не только почетное, но авторитетное место наряду с такими основоположниками психиатрии как Блейер и Крепелин.
Возможно, теперь среди вас найдутся также друзья нажившего столь многих врагов психоанализа, которые рады будут увидеть, что он может оправдать себя и с другой, терапевтической, стороны. Вы знаете, что наша нынешняя психиатрическая терапия не способна влиять на бредовые идеи. Быть может, это удастся психоанализу благодаря своему пониманию механизма этих симптомов? Нет, уважаемые господа, он этого делать не может, по отношению к этим недугам он так же беспомощен – по крайней мере пока, – как и любая другая терапия. Хотя мы можем понять, что произошло с больным, но у нас нет средства, чтобы сделать это понятным самим больным. Вы ведь слышали, что я не смог продвинуться в анализе этой бредовой идеи дальше первых шагов. Станете ли вы поэтому утверждать, что для таких случаев анализ негоден, поскольку остается безрезультатным? Я все-таки так не думаю. Мы вправе (более того, обязаны) заниматься исследованием, не принимая в расчет непосредственный полезный эффект. В конце – мы не знаем, где и когда – каждая частичка знания превратится в умение, также в терапевтическое умение. Если бы при всех других формах нервного и психического заболевания психоанализ оказался таким же безуспешным, как при бредовых идеях, то он все же оставался бы полностью оправданным как незаменимое средство научного исследования. Правда, тогда мы не могли бы им пользоваться; человеческий материал, на котором мы хотим учиться, который живет, имеет собственную волю и нуждается в своих мотивах, чтобы участвовать в работе, нам бы не подчинился. Позвольте мне поэтому закончить сегодня сообщением, что имеются обширные группы нервных расстройств, при которых превращение нашего лучшего понимания в терапевтическое умение действительно было доказано, и что в случае этих обычно труднодоступных заболеваний при известных условиях мы достигаем успехов, которые не уступают никаким другим в области терапии внутренних болезней.