Пороки воли vis metus dolus error

1. Недееспособность субъектов

Причина,
либо неправоспособность субъекта (юрид.
или факт.), даже если она относится к
данному типу сделки (напр., неспособность
глухонемого совершать сделки, требующие
устной формы), либо отсутствие у него
полномочий.

2. Непригодность объекта

Абсолютная
непригодность – вещь непригодна для
того, чтобы представлять собой объект
любой сделки, т.к. она вообще не находится
в сфере имущественных отношений, либо
исключена из распоряжения со стороны
частных лиц.

Относительная
непригодность – вещь непригодна для
того, чтобы образовывать объект
определенной сделки (потребляемая вещь
не м.б. объектом отношений, кот.
предусматривают возврат вещи после
использования).

3. Отсутствие воли. Ошибка

а)
если
самопроизвольное или вынужденное
поведение лица носит такой хар-р, который
может порождать у др. лиц ошибочное
представление о том, что данное лицо
проявило волю, направленную на совершение
юр. сделки;

б)
если
субъект свободно проявляет волю, но это
не соответствует его внутреннему
намерению, так что обнаруживается
расхождение между волей и ее проявлением
(в шутку; в процессе обучения; напоказ;
из притворства).

в)
если
бессознательно расходится проявление
воли и проявление воли – препятствующая
ошибка. Т.е. лицо, совершающее сделку в
самом акте проявления воли делает
ошибку, выражая намерение, отличное от
того, которое на самом деле имело в виду.

г)

если ошибка касалась представления
лица, совершившего сделку об одном из
существенных моментов, какими являются
основание (error
in
negotio),
субъект (error
in
persona),
объект (error
in
compore).
Если ошибка возникала по поводу «мотивов»,
она не имела значения.

4. Отсутствие формы

Если
правопорядок предписывает для данного
рода сделки использование определенной
формы.

5. Отсутствие основания

Любое
сознательное проявление воли имеет
цель, но не все цели являются «основание»
юрид. сделки, и в том случае, когда
проявление направлено на практическую
цель, которую право не защищает,
«основание» отсутствует.

—
Это часто возникает в ситуации,
ориентированной на деловую «типичность»,
где допускаются лишь те сделки, которые
м.б. включены в признанные и защищаемые
правопорядком типы.

—
Если цель, рассматриваемая в абстракции
в качестве надлежащей, в конкретном
случае оказывается несостоятельной.

—
Если цель запрещена законом.

—
Если незаконны мотивы.

9.11.2 Критерии обратимости сделок: vis, metus, dolus malus.

Это
отклонения от нормального процесса
волеизъявления субъекта, когда оказалась
проявленной именно та воля, которая
подразумевалась и на самом деле, но в
процесс ее формирования вмешались
возмущающие факторы извне, без которых
эта воля оформилась бы в ином направлении
или с иным содержанием.

«Пороки
воли»:

1. Угроза
   применения силы («vis
   animo
   illata»
   — насилие над волей). Лицо под страхом
   большего зла, избирает меньшее и идет
   на сделку, которую ему навязывают, т.е.
   проявляет волю, которая действительно
   существует, но которая не возникла,
   будь он свободен.

Если
судья мог выявить имевшую место угрозу,
перед лицом, потерпевшим от metus
(угрозы) открывались две возможности:
если он уже исполнил то, что обязался
сделать, он мог получить переданное
обратно посредством иска по контракту,
либо он мог отказаться это делать,
уверенный в том, что его освободят от
ответственности при вчинении ему суд.
иска.

Преторским
эдиктом предусматривался action
metus
(иск в связи с угрозой), имевший штрафной
хар-р, вчинявшийся лицу, от которого
исходила угроза.

2.
Злой
умысел

Злой
умысел – «любая хитрость, обман,
ухищрение, примененные для того, чтобы
обойти, обхитрить, ввести в заблуждение
других людей».

Субъект
также желает того, что выражает вовне,
однако, он не пожелал бы этого, если бы
не был жертвой другого человека.

Сделка
будет действительна в пределах ius
civile,
однако штрафной по характеру.

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]

• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #

7.6.3. Пороки согласия

О пороках согласия

Бывает нередко, что выраженная в договоре воля стороны не возбуждает сомнений по своей ясности, вследствие чего отпадает надобность в выяснении и толковании того, что именно сторона хотела выразить. И тем не менее сторона утверждает, что то или иное заявление, хотя и сделано ею, но сделано под влиянием обмана, угрозы или насилия, ошибки. Каково было влияние этих обстоятельств на договор в римском праве?

Dolus и его различные значения

Начнем с вопроса о влиянии обмана — dolus, dolus malus на действительность договора. Слово dolus имело несколько значений, и римские юристы много занимались определением этого понятия. Сначала это означало не столько обман, сколько притворство. Цицерон (около 50 г. до н.э.) рассказывает, что при нем претор впервые ввел защиту в договоре стороны, ставшей жертвой обмана; когда у этого претора стали спрашивать, что же такое dolus, то он отвечал:

Когда одно делается для виду, а другое совершается (входит в намерение).

Это определение «aliud simulatur aliud agitur» встречается и у современника Цицерона, Сервия (D. 4. 3. 1. 2), и являлось традиционным (D. 2. 14. 7. 8), пока знаменитый Лабеон, живший при Августе, не опроверг его. С тех пор dolus стал обозначать «обман».

Лабеон дал такое определение: «Dolus malus есть всякая хитрость, обман, уловка для того, чтобы обойти, обмануть, уловить другого».

Наряду с таким значением dolus, как обман, этим словом пользовались для обозначения более мягкого оттенка «недобросовестности», в особенности в выражении exceptio doli. Кроме того, словом dolus обозначается умысел, dolus malus — злой умысел.

Первоначальный формализм римского права вел к тому, что договор так называемого строгого права, stricti iuris, заключенный под влиянием обмана, все-таки считался договором.

Об этом нам рассказывает Цицерон. Его приятель, большой любитель рыбной ловли, хотел купить усадьбу близ Неаполя. Главным образом его привлекал пруд, и он хотел удостовериться, водится ли в нем рыба. Продавец нанял нескольких окрестных крестьян, которые взялись разъезжать на лодках по пруду, закидывая удочки и невода. Обрадованный покупатель уплатил деньги за имение, а назавтра выяснилось, что рыбная ловля оказалась ловко разыгранной сценой. Цицерон добавляет, что положение покупателя оказалось тяжелым потому, что претор Аквилий (возможно, что речь идет о знаменитом Аквилии Галле) еще не ввел иска в защиту от обмана:

Мой товарищ и приятель Аквилий еще не ввел формулы для защиты от обмана.

Не исключена возможность, что эта именно ловко разыгранная сцена рыбной ловли и послужила основанием для определения dolus как такого поведения, когда aliud simulator, aliud agitur — одно делается для виду, а другое входит в намерение. Во всяком случае, исходя из этого казуса, Цицерон обосновывает необходимость actio de dolo.

В упомянутой книге Цицерон пишет:

Разум требует, чтобы чего не делали злокозненно, ничего притворно, ничего обманно.

Actio doli

При Цицероне же претор в силу предоставленной ему высшей власти (imperium) ввел в эдикт защиту стороны, потерпевшей от обмана, путем предоставления ей иска actio doli:

Эдикт гласит следующее: «Если что-либо совершено обманно и по этому поводу другой исковой защиты не будет, то при наличии надлежащего основания и в течение года я буду предоставлять иск».

Таким образом, actio doli давалась при наличии следующих условий: а) при отсутствии иного средства исковой защиты, т.е. субсидиарно (вспомогательно); б) если со дня совершения обмана прошло не более года; в) по оценке обстоятельств дела — iusta causa, causa cognita.

Лицо, против которого состоялось присуждение по такого рода иску, подвергалось инфамии (бесчестию) и таким образом клеймилось позором как обманщик. Но в Риме случалось нередко, что жертвой обмана становилось лицо низкого звания — humilis, а обманщиком — лицо, занимающее высокое положение, — qui dignitate excellit. Ульпиан, которому далеко не чужды понятия bonum et aequum, benignum et humanum, ставит себе вопрос, как быть, если требуется дать actio doli «человеку простого звания против бывшего консула с высокой репутацией или вообще человеку подлого звания против лица благородного образа жизни» (D. 4. 3. 11. 1).

Неужели заклеймить инфамией высокопоставленное лицо? Этот вопрос вставал за 200 лет до Ульпиана еще перед Лабеоном — et ita Labeo.

С одной стороны, лицо, принадлежащее к верхушке господствующего класса, а с другой стороны, нельзя допускать, чтобы мошенник наживался — ex dolo suo lucretur. Как же быть? Quid ergo est? Гибкий ум римского юриста, стремящегося защитить привилегированное положение знати, советует:

Против таких лиц нужно давать особый иск, основанный на обстоятельствах дела, смягчив соответствующие выражения.

Иск actio doli был «арбитрарный» (п. 2.3.2.), т.е. в исковую формулу претор включал слова nisi res arbitrio tuo restituatur — если, по предложению судьи, ответчик не восстановит первоначального положения.

Если не последует поворота в первоначальное положение, то имеет место присуждение стоимости ущерба.

Exceptio doli generalis

До сих пор мы говорили об actio doli, т.е. о том случае, когда потерпевший от обмана оспаривал путем предъявления иска заключенный им договор или совершенное им действие. Если потерпевшим оказывался ответчик, то претор давал ему защиту в виде возражения, exeptio doli.

Если кто-либо договорился вступить в одно обязательство, а вследствие обмана оказался вступившим в другое, то хотя он строго юридически обязан, однако он может воспользоваться возражением о допущенном обмане.

В данном случае выдвигаемая ответчиком exceptio doli имеет в виду dolus, допущенный до предъявления иска, например, при заключении договора. Этому dolus присвоено было впоследствии наименование dolus specialis — dolus в тесном смысле слова. В отличие от dolus specialis говорят о dolus generalis, когда dolus имеет место в самом факте предъявления иска. Например, должник заключил с кредитором соглашение о прощении долга, pactum de non petendo, тем не менее кредитор предъявляет иск. Должник может защищаться, ссылаясь на состоявшееся соглашение — exceptio pacti de non petendо; но он также может ссылаться на недобросовестность кредитора, проявленную в самом факте предъявления такого иска, который заведомо для истца парализуется эксцепцией.
Такого рода эксцепция носит название exceptio doli generalis.

Dolus generali имеет место, как указано, в самом факте предъявления иска.

Недобросовестно поступает тот, кто взыскивает то, что ему придется вернуть.

Exceptio doli излагалась в виде следующей оговорки в исковой формуле, которую давал претор:

Если в этом деле ничего не было совершено и не совершается по «злому коварству» истца Авла Агерия.

В этой формуле говорится об обоих видах dolus: как о том, который имел место — factum sit, до предъявления иска, т.е. dolus specialis, так и о том dolus, который имеет место при предъявлении иска — fiat, т.е. о dolus generalis. Dolus specialis иначе называют dolus praeteritus, т.е. dolus в прошедшем времени (factus — совершенный) в отличие от dolus generalis или dolus praesens (в настоящем времени: fiat), имеющий место в самом процессе.

Физическое насилие

Последствия, аналогичные с dolus, порождают применение угроз и насилия при заключении договора или, в более общих выражениях, при изъявлении воли. Что же такое представляет собой metus, буквально обозначающий страх, устрашение, и vis — насилие? Первоначально это было грубое физическое насилие. В Сентенциях Павла (1. 7. 7-10) приводятся примеры, когда кто-нибудь хочет добиться того, чтобы другой продал ему или манципировал вещь.

С этой целью применены такие приемы: in domo inclusit, ferro vinxit, in carcerem deduxit — запер в доме, связал цепями, отвел в темницу.

Но жизнь давала другие примеры, когда вместо физического насилия действовала угроза применить такое насилие.

Римский магистрат или презес провинции под угрозой смерти или бичевания вымогал у кого-либо деньги.

По-видимому, vi et metu extorquere — вымогать насилием и устрашением — было традиционным приемом римских наместников провинций, поскольку это выражение стало техническим термином уже при Цицероне (речь против Пизона, 35, 86). Любопытно, что, устанавливая подробный перечень деяний, по которым осуждение влечет за собой инфамию — бесчестье (D. 3. 2. 1), претор в число этих деяний не включает vis ас metus.

Угрозы

Анализируя понятие metus, Лабеон пришел в начале I в. н.э. к выводу, что это есть timor maioris malitatis — страх перед большим злом (D. 4. 2. 5). В данном случае Лабеон переносил на римскую почву учение греческой философии. Аристотель в Никомаховой Этике, кн. III, (в начале) говорит о действиях, совершаемых из страха перед большим злом — phobos meizonon kakon. Аристотель подробно разбирает вопрос о том, являются ли такие действия недобровольными, или все-таки добровольными. Цельз, воспроизводя греческую мысль в терминах римского права, так решает вопрос о договоре, стоящем на грани добровольного и недобровольного действия:

Если уступая принуждению отца, подвластный сын вступил в брак с женой, которой он не взял бы, если бы располагал свободным усмотрением, то брак все-таки действителен; поскольку в брак не вступают против воли, следует считать, что он предпочел этот выход из положения.

Павел, живший на сто лет позднее Цельза, дал определение понятия принуждения и его юридического эффекта:

Если, вынужденный угрозой, я принял наследство, то полагаю, что я стал наследником; правда, если бы я был свободен в своем выборе, я бы не пожелал принять, однако, хотя и вынужденный, но я все же пожелал.

Итак, сделка, совершенная под влиянием угрозы, сама по себе не становится вследствие этого недействительной. Однако в данном примере с наследством, как и в других подобных случаях,

претор должен дать мне поворот в первоначальное положение и тем предоставить возможность воздержаться от принятия наследства.

Преторские средства защиты

Претор предоставляет стороне, сделавшей волеизъявление под влиянием угроз или насилия:

1. Либо восстановление в первоначальное положение, restitutio in integrum.

2. Либо actio metus causa. Лицу, которое заключило договор под влиянием угроз или насилия, предоставляется право в течение года требовать четырехкратного возмещения, если ответчик не произведет добровольно реституции; по истечении года иск дается в однократном размере по оценке обстоятельств дела.

3. По аналогии со случаями, разобранными выше при dolus, если к лицу предъявлялось исковое требование на основании сделки, заключенной под влиянием угроз и насилия, то ему давалась exceptio metus.

Попытки смягчить понятие насилия

Подобно тому, как понятие dolus смягчилось от «хитрости, обмана, уловки» до недобросовестности в выражении exceptio doli, так и в отношении vis наметилась попытка перейти от понятия грубого насилия к более утонченному и вместе с тем к более широкому понятию. При рассмотрении одного спора тяжущаяся сторона заявила: «Vim nullam feci» («Никакого насилия я не совершал»). В ответ на это Марк Аврелий указал:

Ты думаешь, что насилие имеет место только тогда, когда калечат людей? Насилие есть и тогда, когда кто-либо, полагая, что он имеет право требовать чего-либо, добывает себе это без обращения в суд.

Однако такое понятие насилия не укоренилось. Обычно под насилием понимался

душевный трепет из-за страха перед настоящей или будущей опасностью.

Ошибка (заблуждение)

При обмане и насилии одна сторона становится жертвой действий другой стороны; но сторона может впасть в заблуждение независимо от воздействия другой стороны. Заблуждение может касаться: а) характера сделки; б) предмета договора; в) личности контрагента.

Ошибка в характере сделки (error in negotio)

Одна сторона ошибочно считает, что получает предмет в виде дара, в то время как другая имеет в виду дать его во временное безвозмездное пользование. Договор не состоялся, так как между сторонами вследствие происшедшей ошибки нет согласия (consensus), а есть разногласие (dissensus).

Ошибка в предмете (error in re)

Если ты обязался по стипуляции дать мне раба, причем я имел в виду одного, а ты — другого, то никакой сделки не состоится, так как обязательство по стипуляции возникает в результате обоюдного согласия.

Таким образом, ошибка в объекте так же, как и ошибка в характере сделки, ведет к отсутствию требуемого согласия.

Допустим, я уверен, что покупаю раба Стиха, а ты полагаешь, что продаешь Памфила; или я думаю, что покупаю один земельный участок (семпронианский), а ты полагаешь, что продаешь другой участок (корнелианский).

Когда есть разногласие в отношении самого предмета, то продажа, очевидно, недействительна.

Конечно, добавляет юрист, si in nomine dissentiamus, verum de corpore constat — если расхождение касается только названия, а относительно самого предмета нет сомнения, то продажа действительна.

Влияние греческой философии на учение о заблуждении

В этом противопоставлении названия с самим предметом (nomen — corpus) мы сталкиваемся с учением греческих грамматиков и философов. В изложении римских юристов дело осложняется введением нового момента: понятия «субстанции», сущности, или употребляемого римскими юристами греческого термина ousia; иногда в этом смысле они употребляют слово «материя». Допустим, ты мне продаешь вещь: ты ее продаешь как золотую, а она — медная (aes pro auro); ты продаешь как вино, а оно оказывается уксусом (acitum pro vino).

Когда речь идет о покупке золотой вещи, оказавшейся медной, Павел считает, что тут есть соглашение относительно предмета — consensus in corpore, и потому сделка действительна как купля-продажа медной вещи, однако

я [покупатель] буду иметь к тебе требование, основанное на dolus, если ты [продавец] меня заведомо обманул.

Ульпиан считает, что в тех случаях, когда

медь продана как золото, продажа недействительна.

Марцелл же считает, что и в этом случае (aes pro auro — медь под видом золота) сделка действительна (D. 18. 1. 9. 2).

Чем же объясняется такое расхождение юристов? Дело в том, что они вводят, под явным влиянием греческой философии, наряду с необходимостью согласия относительно предмета (consensus in corpore), необходимость согласия относительно вещества, из которого предмет сделан (consensus in materia).

Марцелл, со своей стороны, считает:

Купля-продажа имеет место, так как есть согласие о предмете, хотя имеется заблуждение о веществе [из которого сделан этот предмет].

Наоборот, Ульпиан полагает:

Купля-продажа недействительна, поскольку есть заблуждение относительно «материи».

Ульпиан считает, что если было продано вино, то, хотя бы оно в момент продажи скисло и превратилось в уксус, «материя» осталась та же и продажа действительна (D. 18. 1. 9. 2). Равным образом, если позолоченная вещь продана как золотая, то

продажа действительна, так как вещь заключает в себе хоть немного золота.

Другие же юристы, в особенности более ранние, придавали значение субъективной стороне сделки, т.е. знали ли стороны о том, что продается одно вместо другого, или обе ошибались. Так, например, если стороны заблуждались и приняли посеребренный стол за стол из цельного серебра, то, по мнению одних, продажа действительна (D. 18. 1. 45), по мнению других — недействительна.

Мы видим, таким образом, что учение о влиянии заблуждения на действительность сделки вызывало у римских юристов большие разногласия, которые у них обосновываются различной философской оценкой таких понятий, как «корпус», «субстанция», «материя» и, наконец, субъективная сторона сделки (ignorantia, imprudentia — неведение).

Ошибка в лице (error in persona)

Цельз приводит такой случай. Ты просил денег взаймы у меня и у Тиция. Удовлетворяя твою просьбу, я дал приказ моему должнику внести тебе деньги (delegatio nominis — см. п. 7.4.8.). Ты деньги получил, ошибочно полагая, что их внес должник Тиция, а не мой должник. Цельз полагает, что в данном случае имеется наличие заблуждения и, стало быть, отсутствие согласия обеих сторон, а потому nullum negotium mecum contraxisti — ты со мной не заключил никакой сделки.

Но обязательство все же возникло, хотя и не вытекающее из договора.

Так как мои деньги очутились у тебя, то справедливость требует, чтобы ты их мне возвратил.

Цельз здесь оперирует известным уже нам понятием bonum et aequum, которое в руках римских юристов было гибким орудием для того, чтобы дать внешнее обоснование приспособлению права к потребностям оборота. Недаром именно Цельзу принадлежит знаменитое изречение «ius est ars boni et aequi» — право есть искусство оперировать понятиями «bonum et aequum». Цитированный выше случай Цельз разрешает в том смысле, что обязательство возникло, притом не из договора, а в силу неправомерного обогащения (кондикции).
Этот случай принято по имени Цельза Ювенция называть condicio Iuventiana.

О пороках согласия

Бывает нередко, что выраженная в договоре воля стороны не возбуждает сомнений по своей ясности, вследствие чего отпадает надобность в выяснении и толковании того, что именно сторона хотела выразить.

И тем не менее сторона утверждает, что то или иное заявление, хотя и сделано ею, но сделано под влиянием обмана, угрозы или насилия, ошибки. Каково было влияние этих обстоятельств на договор в римском праве?

Dolus и его различные значения

Начнем с вопроса о влиянии обмана – dolus, dolus malus на действительность договора. Слово dolus имело несколько значений, и римские юристы много занимались определением этого понятия. Сначала это означало не столько обман, сколько притворство. Цицерон (около 50 г. до н.э.) рассказывает, что при нем претор впервые ввел защиту в договоре стороны, ставшей жертвой обмана; когда у этого претора стали спрашивать, что же такой dolus, то он отвечал:

Cum aliud simulatur, aliud agitur.

(Когда одно делается для виду а другое совершается (входит в намерение).)

Это определение “aliud simulatur aliud agitur” встречается и у современника Цицерона, Сервия, и являлось традиционным, пока знаменитый Лабеон, живший при Августе, не опроверг его. С тех пор dolus стал обозначать “обман”.

Labeo… sic definit dolum malum esse omnem calliditatem fallaciam machinationem ad circumveniendum fallendum decipiendum alterum.

(Лабеон дал такое определение: “Dolus malus есть всякая хитрость, обман, уловка для того, чтобы обойти, обмануть, уловить другого”.)

Наряду с таким значением dolus как обмана, этим словом пользовались для обозначения более мягкого оттенка “недобросовестности”, в особенности в выражении exceptio doli. Кроме того, словом dolus обозначается умысел, dolus malus – злой умысел.

Об этом нам рассказывает Цицерон.

Его приятель, большой любитель рыбной ловли, хотел купить усадьбу близ Неаполя. Главным образом его привлекал пруд, и он хотел удостовериться, водится ли в нем рыба. Продавец нанял нескольких окрестных крестьян, которые взялись разъезжать на лодках по пруду, закидывая удочки и невод. Обрадованный покупатель уплатил деньги за имение, а назавтра выяснилось, что рыбная ловля оказалась ловко разыгранной сценой. Цицерон добавляет, что положение покупателя оказалось тяжелым потому, что претор Аквилий (возможно, что речь идет о знаменитом Аквилии Галле) еще не ввел иска в защиту от обмана:

Nondum enium M. Aquilius collega et familiaris meus protulerat de dolo malo formulas.

(Мой товарищ и приятель Аквилий еще не ввел формулы для защиты от обмана.)

Не исключена возможность, что именно эта ловко разыгранная сцена рыбной ловли и послужила основанием для определения dolus как такого поведения, когда aliud simulatur, aliud agitur – одно делается для виду, а другое входит в намерение. Во всяком случае, исходя из этого казуса, Цицерон обосновывает необходимость actio de dolo.

В упомянутой книге Цицерон пишет:

Ratio postulat, ne quid insidiose, ne quid simulate, ne quid fallaciter (fiat).

(Разум требует, чтобы чего не делали злокозненно, ничего притворно, ничего обманно.).

Actio doli

При Цицероне же претор, в силу предоставленной ему высшей власти (imperium), ввел в эдикт защиту стороны, потерпевшей от обмана, путем предоставления ей иска actio doli:

Verba edicit talia sunt: quae dolo malo facta esse dicentur, si de his rebus alia actio non erit et iusta causa esse virebitur, intra annum iudicium dabo.

(Эдикт гласит следующее: “Если что-либо совершено обманно и по этому поводу другой, исковой защиты не будет, то при наличии надлежащего основания и в течение года я буду предоставлять иск”.)

Таким образом, actio doli давалась при наличии следующих условий:

• при отсутствии иного средства исковой защиты, т.е.ьсубсидиарно (вспомогательно),
• если со дня совершения обмана прошло не более года,
• по оценке обстоятельств дела – iusta causa, causa cognita.

Лицо, против которого состоялось присуждение по такого рода иску, подвергалось инфамии (бесчестию) и таким образом клеймилось позором как обманщик. Но в Риме случалось нередко, что жертвой обмана становилось лицо низкого звания – humilis, а обманщиком – лицо, занимающее высокое положение, – qui dignitate excellit. Ульпиан, которому далеко не чужды понятия bonum et aequum, benignum et humanum, ставит себе вопрос, как быть, если требуется дать actio doli “человеку простого звания против бывшего консула с высокой репутацией или вообще человеку подлого звания против лица благородного образа жизни”.

Неужели заклеймить инфамией высокопоставленное лицо? Этот вопрос вставал за 200 лет до Ульпиана еще перед Лабеоном – et ita Labeo.

С одной стороны, лицо, принадлежащее к верхушке господствующего класса, а с другой стороны, нельзя допускать, чтобы мошенник наживался, – ex dolo suo lucretur. Как же быть? Quid ergo est? Гибкий ум римского юриста, стремящегося защитить привилегированное положение знати, советует:

In horum persona dicendum est in factum, verbis temperandam, actionem dandam.

(Против таких лиц нужно давать особый иск, основанный на обстоятельствах дела, смягчив соответствующие выражения.)

Иск actio doli был “арбитрарный”, т.е. в исковую формулу претор включал слова nisi res arbitrio tuo restituatur – если, по предложению судьи, ответчик не восстановит первоначального положения.

Nisi fiat restitutio, sequitur condemnacio, quanti ea res est.

(Если не последует поворота в первоначальное положение, то имеет место присуждение стоимости ущерба.).

Exceptio doli generalis

До сих пор мы говорили об actio doli, т.е. о том случае, когда потерпевший от обмана оспаривал, путем предъявления иска, заключенный им договор или совершенное им действие. Если потерпевшим оказывался ответчик, то претор давал ему защиту в виде возражения, exeptio doli.

Si quis cum aliter eum convenisset obligari, aliter per machinationem obligatus est, erit quidem subtilitate iuris obstrictus, sed doli exceptione uti potest.

(Если кто-либо договорился вступить в одно обязательство, а вследствие обмана оказался вступившим в другое, то, хотя он строго юридически обязан, однако он может воспользоваться возражением о допущенном обмане.)

В данном случае выдвигаемая ответчиком exceptio doli имеет в виду dolus, допущенный до предъявления иска, например при заключении договора. Этому dolus присвоено было впоследствии наименование dolus specialis – dolus в тесном смысле слова. В отличие от dolus specialis говорят о dolus generalis, когда dolus имеет место в самом факте предъявления иска. Например, должник заключил с кредитором соглашение о прощении долга – pactum de non petendo, тем не менее кредитор предъявляет иск. Должник может защищаться, ссылаясь на состоявшееся соглашение – exceptio pacti de non petendo; но он также может ссылаться на недобросовестность кредитора, проявленную в самом факте предъявления такого иска, который заведомо для истца парализуется эксцепцией. Такого рода эксцепция носит название exceptio doli generalis.

Dolus generalis имеет место, как указано, в самом факте предъявления иска. Dolo facit qui petit quod redditurus est.

(Недобросовестно поступает тот, кто взыскивает то, что ему придется вернуть.)

Exceptio doli излагалась в виде следующей оговорки в исковой формуле, которую давал претор:

Si in ea re nihil dolo Auli Agerii factum sit neque fiat.

(Если в этом деле ничего не было совершено и не совершается по “злому коварству” истца Авла Агерия.)

В этой формуле говорится об обоих видах dolus: как о том, который имел место – factum sit, до предъявления иска, т.е. dolus specialis, так и о том dolus, который имеет место при предъявлении иска – “fiat”, т.е. о dolus generalis. Dolus specialis иначе называют dolus praeteritus, т.е. dolus в прошедшем времени (factus – совершенный) в отличие от dolus generalis или dolus praesens (в настоящем времени: fiat), имеющий место в самом процессе.

Физическое насилие

Последствия, аналогичные с dolus, порождает применение угроз и насилия при заключении договора или, в более общих выражениях, при изъявлении воли. Что же такое представляет собой metus, буквально обозначающий страх, устрашение, и vis – насилие? Первоначально это было грубое физическое насилие. В Сентенциях Павла приводятся примеры, когда кто-нибудь хочет добиться того, чтобы другой продал ему или манципировал вещь.

С этой целью применены такие приемы: in domo inclusit, ferro vinxit, in carcerem deduxit – запер в доме, связал цепями, отвел в темницу.

Но жизнь давала другие примеры, когда вместо физического насилия действовала угроза применить такое насилие.

Populi Romani magistratus vel provinciae praeses si mortis aut verborum terrore pecuniam alicui extorsit.

(Римский магистрат или презес провинции под угрозой смерти или бичевания вымогал у кого-либо деньги.)

По-видимому, vi et metu extorquere – вымогать насилием и устрашением – было традиционным приемом римских наместников, провинций, поскольку это выражение стало техническим термином уже при Цицероне. Любопытно, что, устанавливая подробный перечень деяний, по которым осуждение влечет за собой инфамию – бесчестье, претор в число этих деяний не включает vis ac metus.

Угрозы

Анализируя понятие metus, Лабеон пришел в начале 1 в. н.э. к выводу, что это есть timor maioris malitatis – страх перед большим злом. В данном случае Лабеон переносил на римскую почву учение греческой философии. Аристотель в “Никомаховой этике”, кн. III, § 1 (в начале), говорит о действиях, совершаемых из страха перед большим злом – phobos meizonon kakon. Аристотель подробно разбирает вопрос о том, являются ли такие действия недобровольными или все-таки добровольными. Цельз, воспроизводя греческую мысль в терминах римского права, так решает вопрос о договоре, стоящем на грани добровольного и недобровольного действия:

Si patre cogente ducit uxorem, quam non duceret, si sui arbitrii esset contraxit matrimonium, quod inter invitos non contrahitur: maluisse hoc videtur.

(Если, уступая принуждению отца, подвластный сын вступил в брак с женой, которой он не взял бы, если бы располагал свободным усмотрением, то брак все- таки действителен; поскольку в брак не вступают против воли, следует считать, что он предпочел этот выход из положения.)

Павел, живший на сто лет позднее Цельза, дал определение понятия принуждения и его юридического эффекта:

Si metu coactus, adii hereditatem, puto me heredem effici, quia quamvis si liberum esset, noluissem, tamen coactus volui.

(Если, вынужденный угрозой, я принял наследство, то полагаю, что я стал наследником; правда, если бы я был свободен в своем выборе, я бы не пожелал принять, однако, хотя и вынужденный, но я все же пожелал.)

Итак, сделка, совершенная под влиянием угрозы, сама по себе не становится вследствие этого недействительной. Однако в данном примере с наследством, как и в других подобных случаях:

Per praetorem restituendus sum ut abstinendi mihi potestas tribuatur.

(Претор должен дать мне поворот в первоначальное положение и тем предоставить возможность воздержаться от принятия наследства.).

Преторские средства защиты

Претор предоставляет стороне, сделавшей волеизъявление под влиянием угроз или насилия: 

• Либо восстановление в первоначальное положение, restitutio in integrum.
• Либо actio metus causa.

Лицу, которое заключило договор под влиянием угроз или насилия, предоставляется право в течение года требовать четырехкратного возмещения, если ответчик не произведет добровольно реституции; по истечении года иск дается в однократном размере, по оценке обстоятельств дела.

• По аналогии со случаями, разобранными выше при dolus, если к лицу предъявлялось исковое требование на основании сделки, заключенной под влиянием угроз и насилия, то ему давалась exceptio metus.

Попытки смягчить понятие насилия

Подобно тому как понятие dolus смягчилось от “хитрости, обмана, уловки” до недобросовестности в выражении exceptio doli, так и в отношении vis наметилась попытка перейти от понятия грубого насилия к более утонченному и вместе с тем к более широкому понятию. При рассмотрении одного спора тяжущаяся сторона заявила: “Vim nullam feci” (никакого насилия я не совершал). В ответ на это Марк Аврелий указал:

Tu vim putas esse solum, cum homines vulnerentur? Vis est et tunc, quotiens quis id quod deberi sibi putat, non per iudicem reposcit.

(Ты думаешь, что насилие имеет место только тогда, когда калечат людей? Насилие есть и тогда, когда кто-либо, полагая, что он имеет право требовать чего-либо, добывает себе это без обращения в суд.)

Однако такое понятие насилия не укоренилось. Обычно под насилием понимался – mentis trepidatio, metus instantis vel futuri periculi causa (душевный трепет из-за страха перед настоящей или будущей опасностью.)

Ошибка (заблуждение)

При обмане и насилии одна сторона становится жертвой действий другой стороны; но сторона может впасть в заблуждение, независимо от воздействия другой стороны.

Заблуждение может касаться:

• характера сделки,
• предмета договора,
• личности контрагента.

Ошибка в характере сделки (error in negotio)

Одна сторона ошибочно считает, что получает предмет в виде дара, в то время как другая имеет в виду дать его во временное безвозмездное пользование. Договор не состоялся, так как между сторонами вследствие происшедшей ошибки нет согласия (consensus), а есть разногласие (dissensus).

Ошибка в предмете (error in re)

Si hominem stipulatus sim et ego de alio sensero, tu de alio, nihil acti erit, nam stipulatio ex utriusque consensu perficitur.

(Если ты обязался по стипуляции дать мне раба, причем я имел в виду одного, а ты другого, то никакой сделки не состоится, так как обязательство по стипуляции возникает в результате обоюдного согласия.)

Таким образом, ошибка в объекте так же, как и ошибка в характере сделки, ведет к отсутствию требуемого согласия.

Допустим, я уверен, что покупаю раба Стиха, а ты полагаешь, что продаешь Памфила; или я думаю, что покупаю один земельный участок (семпронианский), а ты полагаешь, что продаешь другой участок (корнелианский).

Cum in corpore dissentiatur, apparet nullam esse emptionem.

(Когда есть разногласие в отношении самого предмета, то продажа, очевидно, недействительна.)

Конечно, добавляет юрист, si in nomine dissentiamus, verum de corpore constat – если расхождение касается только названия, а относительно самого предмета нет сомнения, то продажа действительна.

Влияние греческой философии на учение о заблуждении

В этом противопоставлении названия с самим предметом (nomen – corpus) мы сталкиваемся с учением греческих грамматиков и философов. В изложении римских юристов дело осложняется введением нового момента: понятия “субстанции”, сущности, или употребляемого римскими юристами греческого термина ousia; иногда в этом смысле они употребляют слово “материя”. Допустим, ты мне продаешь определенную вещь: ты ее продаешь как золотую, а она – медная (aes pro auro); ты продаешь как вино, а оно оказывается уксусом (acitum pro vino).

Когда речь идет о покупке золотой вещи, оказавшейся медной, Павел считает, что тут есть соглашение относительно предмета – consensus in corpore, и потому сделка действительна, как купля-продажа медной вещи, однако:

ex doli mali clausula tecum agam, si sciens me fefelleris

(я (покупатель) буду иметь к тебе требование, основанное на dolus, если ты (продавец) меня заведомо обманул.)

Ульпиан считает, что в тех случаях, когда –

aes pro auro veneat, non valet venditio.

(медь продана как золото, продажа недействительна.)

Марцелл же считает, что и в этом случае (aes pro auro – медь под видом золота) сделка действительна.

Чем же объясняется такое расхождение юристов? Дело в том, что они вводят, под явным влиянием греческой философии, наряду с необходимостью согласия относительно предмета (consensus in corpore), необходимость согласия относительно вещества, из которого предмет сделан (consensus in materia).

Марцелл, со своей стороны, считает:

Emptionem esse et venditionem quia in corpus consensum est, etsi in materia sit erratum.

(Купля-продажа имеет место, так как есть согласие о предмете, хотя имеется заблуждение о веществе (из которого сделан этот предмет).)

Наоборот, Ульпиан полагает:

Nullam esse venditionem, quotiens in materia erratur.

(Купля-продажа недействительна, поскольку есть заблуждение относительно “материи”.)

Ульпиан считает, что если было продано вино, то, хотя бы оно в момент продажи скисло и превратилось в уксус, “материя” осталась та же и продажа действительна. Равным образом, если позолоченная вещь продана как золотая, то –

valet venditio quia aliquid auri habeat.

(продажа действительна, так как вещь заключает в себе хоть немного золота.)

Другие же юристы, в особенности более ранние, придавали значение субъективной стороне сделки, т.е. знали ли стороны о том, что продается одно вместо другого, или обе ошибались. Так, например, если стороны заблуждались и приняли посеребренный стол за стол из цельного серебра, то, по мнению одних, продажа действительна, по мнению других – недействительна.

Мы видим, таким образом, что учение о влиянии заблуждения на действительность сделки вызывало у римских юристов большие разногласия, которые у них обосновываются различной философской оценкой таких понятий, как “корпус”, “субстанция”, “материя” и, наконец, субъективная сторона сделки (ignorantia, imprudentia – неведение).

Ошибка в лице (error in persona)

Цельз приводит такой случай. Ты просил денег взаймы у меня и у Тиция. Удовлетворяя твою просьбу, я дал приказ моему должнику внести тебе деньги (delegatio nominis – см. п. 355). Ты деньги получил, ошибочно полагая, что их внес должник Тиция, а не мой должник. Цельз полагает, что в данном случае имеется наличие заблуждения и, стало быть, отсутствие согласия обеих сторон, а потому nullum negotium mecum contraxisti – ты со мной не заключил никакой сделки.

Но обязательство все же возникло, хотя и не вытекающее из договора.

Quia pecunia mea ad te pervenit, eam mihi a te reddi bonum et aequum est.

(Так как мои деньги очутились у тебя, то справедливость требует, чтобы ты их мне возвратил.)

Цельз здесь оперирует известным уже нам понятием bonum et aequum, которое в руках римских юристов было гибким орудием для того, чтобы дать внешнее обоснование приспособлению права к потребностям оборота. Недаром именно Цельзу принадлежит знаменитое изречение “ius est ars boni et aequi” – право есть искусство оперировать понятиями “bonum et aequum”. Цитированный выше случай Цельз разрешает в том смысле, что обязательство возникло, притом не из договора, а в силу неправомерного обогащения (кондикции). Этот случай принято, по имени Цельза Ювенция, называть condicio Iuventiana.