Сколько людей казнили ошибочно вместо чикатило

Дело сексманьяка Андрея Чикатило вошло в анналы криминиальной истории Ростова-на-Дону, прославив его на весь мир (хотя эта слава с сомнительным оттенком). Не столь широко известно, что за убийство девятилетней девочки, которое совершил Чикатило, был осужден и расстрелян в 1983 году совсем другой человек — Александр Кравченко. Подробный анализ этой истории привел в своей книге «След зверя» ростовский журналист Вадим Огурцов.     

ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА

 

 

«Вчера, 24 декабря 1978 года, близ города Шахты в реке Грушевка обнаружен труп девятилетней Елены Закотновой со следами насильственной смерти от удушения и трех проникающих ножевых ранений в живот, причиненных, ориентировочно, 2-3 дня назад. Другие признаки дают основание предполагать попытку изнасилования. Личность девочки установлена, проводятся оперативно-розыскные мероприятия».

 

ХРОНИКА СЛЕДСТВИЯ

 

 

Дело шло к Новому году. В вечерних окнах уже светились пестрыми огоньками елочные гирлянды. Да и сам в общем-то суровый шахтерский город жил предвкушением единственного ничем не политизированного празднества. И страшная весть о чьей-то изуродованной и погубленной дочке зловещей разговорной тенью прошла едва ли не по всем домам Шахт. Тысячи людей тем самым будто тоже пришли в обессилевший от горя и плача дом.

Подозреваемых, на которых теперь положила свой глаз милиция, и без того было около двух десятков. Тех, чьи пути в трагический день так или иначе пересеклись со следом насильника и убийцы. Были среди них даже дед погубленной девочки или, скажем, вполне добропорядочный и взрослый отец семейства Чикатило.

Одного за другим, правда, с нарушениями процессуальных требований, задержанных «прокачивали» на возможную при частность и отпускали, когда у них находилось надежное алиби. Так, оскорбленный конечно, вернулся домой вконец убитый горем дед. И Чикатило отпустили, чтобы больше не беспокоить, когда его жена подтвердила, что в день и час убийства — 22 декабря, от 18 до 20 часов — муж был дома. Задержала милиция в день страшной находки и Александра Кравченко.

 

Дело в том, что Кравченко штукатуром СУ-10 отбывал в Шахтах «химию», которую в приговорах именуют «обязательным привлечением к работе на стройках народного хозяйства». На относительной воле «дотягивал» десятилетний срок. А вот судили его в Херсонской области за изнасилование и убийство несовершеннолетней. И от более жестокого приговора спасло его только собственное несовершеннолетие. Тут и семи пядей не надо, чтобы тотчас включить Кравченко и в редеющий круг подозреваемых в шахтинском зверстве. Первый ему вопрос был, конечно, банальным: где был в день и час убийства.

Он стал рассказывать, как около 18 часов пришел с работы домой, немного «для сугреву принял» с женой и ее подругой, потом провожал гостью и, вернувшись к 20, никуда из дома больше не выходил. Женщины, хотя милицейский вопрос и застал их явно врасплох, алиби это подтвердили с незначительными разногласиями. Да и телесных повреждений на нем, которые могли бы свидетельствовать о сопротивлении жертвы, как подтвердили эксперты, — решительно никаких.

Словом, через четыре дня отпустили с миром.

 

МОНОЛОГ-МНЕНИЕ

Подполковник милиции Виктор Бураков

 

«Дело Кравченко» с самого начала представляло собой совокупность работы следствия и милиции. Такие дела без прокуратуры не расследуются. Это ее подследственность. Только на самом первом этапе работу ведет и уголовное дело начинает милиция. Если по каким-то делам мы можем самостоятельно проводить дознание, то такое обязывает: немедленное участие прокуратуры.

Ошибка с Кравченко, если она все же допущена, никак не связана с фальсификацией каких-то материалов, обстоятельств этого дела. Это чисто профессиональная ошибка, но на чьи именно плечи может быть возложена, разобраться будет слишком непросто. Ну, возьмем, например, сыщика Полякова, которого заранее обвиняют в этой ошибке. Я, например, не понимаю такой странной логики. Получается, что он ввел в заблуждение сразу троих следователей прокуратуры, которые вели это дело. Это ведь следователь оценивает материалы дела, принимает решение, допрашивает очевидцев-свидетелей и оценивает эти показания. Не сыщик это делает. Он выполняет, с позволения сказать, только грязную работу, черновую. Ищет свидетелей, выясняет обстоятельства методами оперативной работы. И все это поступает к следователю, который оценивает. Не исключено, конечно, что сыщик не одел в рамки закона какие-то свои действия, не оформил должным образом свою работу, но это все делается на виду следствия.

 

Хотел бы подчеркнуть еще одно обстоятельство. На стадии следствия дело Кравченко несколько раз возвращали для доследования. Выходит, сыщик Поляков ввел в заблуждение не только нескольких следователей прокуратуры, но и высшие судебные инстанции?

Мы же серию похожих, однотипных убийств начинали с 1982 года, с найденного трупа девочки. Ведь как бы там ни было, а «дело Кравченко», связанное с убийством 1978 года, считалось расследованным и было закрыто состоявшимся приговором. Анализ-то делали нераскрытых. Вот и исходили из того, что серия началась с 82-го.

 

КОММЕНТАРИИ

 

Снова о Кравченко вспомнили месяц спустя, 24 января 1979 года. В связи с кражей. Он и не запирался. поскольку вещи действительно нашли на его чердаке. Пояснил, что соседка давно вывела из терпения разными придирками, вот и решил хоть такой «бэмц» ей сделать.

Заодно розыск решил его снова и по убийству «прокачать». Может и Потому, что от затяжного общения с другими подозреваемыми никаких персональных зацепок не осталось. И оперативники продолжали «доделывать свое», хотя и дело-то уже было официально передано в производство следователей прокуратуры, Кравченко категорически стоял на своем.

Он знал, конечно, что по соседству с ним, в изоляторе сидит и жена, подозреваемая как соучастница кражи. А вот уж о чем ее расспрашивают — знать не мог. Предлагали опять припомнить день убийства девочки. Она повторяла: он пришел домой трезвым, в 18. Однако через два дня в протоколе появились новые цифры — 19.30. На этом основании «за дачу ложных показаний» закрыли рядом и подругу, которая тоже вдруг «припомнила» — явился около 20. Потом та и другая добавили, что был пьян, а подруга вспоминала, как он спросил, провожая: «Ты бы поверила, что я изнасиловал и убил какую-то девочку!» На очной ставке он успел им крикнуть свое отчаянное «да что вы?!». В тот миг они, может быть впервые, поняли, насколько усугубили «поправками» его участь. И сказали для протокола, сколь незаконно были от них добыты эти «дополнения». Теперь же нам остается предполагать какими могли быть или были эти методы.

 

Однако факт остается фактом: через несколько дней Кравченко взял на себя убийство. Признание было довольно развернутым:

«На трамвайной остановке «Грушевский мост» выпил из горла еще одну бутылку водки и сидел на лавке. Подошел трамвай. Человек 5-6 вышли. Девочка с портфелем направилась в мою сторону. Спросила, где живет Люба или Люда. Предложил проводить, а меня уже совсем разобрало и стало дурно! Улегся прямо на землю. Девочка стала дергать за куртку: вставай, можешь замерзнуть, я провожу. Стал приставать, но она не уходила. Тут что-то случилось со мной. Зажав рот рукой, стал срывать с нее одежду. Сжав горло руками, я не знаю, сколько держал ее так. И не помню, как вытащил нож и бил. В себя пришел на берегу речки, тошнило. Пошел к тому месту и увидел ее с открытыми глазами, всю в крови. Тут и понял, что случилось страшное. Сняв шарф, завязал ей на голову и стал одевать. Затем взял под руки, чтобы не вымазаться в крови, потащил к речке. Потом вымыл руки и начал чистить одежду. Искал нож, но не нашел».

 

МОНОЛОГ-МНЕНИЕ

Старший советник юстиции Виталии Калюкин

 

Некоторые профессиональные нарушения, о которых речь идет теперь, были известны и тогда. В частности, некачественное оформление изъятых вещественных доказательств. Сейчас этот свитер, на котором была обнаружена кровь убитой девочки, при условии, что это действительно ее кровь, в нынешнем деле уже не фигурировал. Поскольку был изъят с грубейшими нарушениями закона. Но тогда закон допускал и такое обращение с вешдоками: оперуполномоченный одним своим постановлением изымает этот свитер и, не упаковывая его, просто «бросает в ящик», чтобы передать следователю.

Установлено, что после того, как Кравченко на первом суде отказался от своих признательных показаний, данных им предварительному следствию, вечером или ночью с ним встречался и работал бывший начальник шахтинского уголовного розыска Шеметов. Не исключено, что уговаривал подсудимого вернуться к прежним показаниям, потому что на следующий день Кравченко повторил суду свои «признания». Сейчас установлено, что руководитель охраны из конвойной роты подтверждал, что такие встречи имели место. Однако Шеметова уже нет в живых.

 

Были и нарушения, связанные с задержанием двух женщин — жены Кравченко и ее подруги, которые сначала создавали алиби для подозреваемого, а потом постепенно стали изменять свои свидетельства, усугубляя его положение. Да, это серьезные нарушения, но возбудить уголовное дело по этим фактам надо было лет 10 назад. Тем более, все эти нарушения были известны всем судам, которые имели дело с Кравченко и его кассационными жалобами: трем областным, трем составам Верховного Суда России, двум Президиумам Верховного Суда, Прокуратуре России и Союза на самом высоком их уровне.

Я не понимаю, почему возбудили уголовное преследование с таким необратимым опозданием. И лично я расцениваю это не иначе, как стремление вылить только на донскую милицию ушат неприятностей. На нынешнюю, хотя никто из ныне работающих в ней руководителей лично причастен к тем далеким событиям не был. Причем, этак обезличенно. с намеками, центральная пресса с чьей-то подачи кивала и в сторону нынешнего начальника УВД генерал-майора Михаила Григорьевича Фетисова, который в те годы работал именно в Шахтах.

Да, милицейская работа, что и говорить, грубое занятие. И остаться интеллигентом, в полном смысле этого слова, не где-нибудь, а на уголовном розыске, с таким безупречным отношением к законности — это редкость.

 

ХРОНИКА СЛЕДСТВИЯ

 

Первого марта 1979 года Кравченко, объясняя непоследовательность показаний давлением следствия, которое прокуратура, опять же вопреки процессуальным требованиям, вела при участии милицейских розыскников, от убийства отказался. Месяц спустя пошел на попятную. Еще через пять месяцев, уже в судебном следствии, снова и довольно решительно отрекся от признаний, объясняя: «писал явки с повинной только из-за того, что от некоторых работников уголовного розыска и тюрьмы слышал угрозы в свой адрес. А некоторые детали этого преступления узнал из актов экспертизы. потому в заявлениях моих и есть подробности, которые узнал от своих следователей».

 

Что же касается террора сокамерников, то он называл имена конкретных людей, которые, якобы, избивали его, принуждая быть более покладистым и сговорчивым на допросах. Невозможно спорить, когда опытнейшая журналист Ольга Чайковская реконструирует типичную, по ее мнению, систему добычи признательных показаний:

«Работа по раскрытию преступления идет, как известно, двумя каналами: как следственная и как оперативно-поисковая. И вот оказывается, что оперативники знают материалы следствия (экспертизы, протоколы допросов и пр.) , а следователь оперативно-поискового дела знать не имеет права, оно секретно! Секрет от того, кто ищет истину, отвечает за соблюдение законности, за судьбы людей! Между тем оперативник лидирует: он не только имеет доступ в тюрьму в любой час дня и ночи, в его распоряжении тюремная агентура (подонки — за плату, наркоманы — за наркотики) — подследственный целиком в его власти. Так возникает пресловутая «явка с половинной», которую следователь получает, таким образом, уже в готовом виде. Если он профессионал и порядочный человек, он эту «явку» проверяет и зачастую опровергает. Но иные следователи готовы сделать вид, будто не ведают, через какие круги ада проходит подследственный, прежде чем войти в их кабинет, предают беззакониям вид законности (или даже пользуются услугами оперативников: не признаешься? Ну что же, подумай… И посылает подследственного в милицию, как барин на конюшню. А иные судьи сделают вид, будто верят «признаниям» .

Беззаконие идет по всем суставам правовой системы, но обычно начинается именно с оперативно-поискового дела. Тут отравленный источник».

 

МНЕНИЕ-МОНОЛОГ

Советник юстиции Амурхан Яндиев

 

Когда меня спрашивают о ситуации с «делом Кравченко», я говорю, ЧТО вся беда в «многоэтажной» ответственности за те или иные ошибки в работе правоохранительных органов. Давно ведь у нас это заведено, что за серьезную ошибку ответственность несет не только сам оплошавший сотрудник, но и целый хоровод ближних и дальних его начальников. Всем и очень серьезно аукается. В «деле Кравченко» тоже есть — и начатое следствие, видимо, назовет его — какой-то вполне конкретный милицейский дознаватель, который вынудил подозреваемого на самооговор. А ближайший начальник, заметивший это, из боязни тоже «сгореть в неминуемой административной каре», может, предпочел не только промолчать, но и подстраховать «держиморду» от опасного разоблачения. Примерно так же все складывается на других ступеньках. И получается уже что-то вроде круговой поруки …

 

Если говорить о доказательственной базе, то участие Чикатило подтверждено гораздо надежней. А по делу Кравченко, если вспомнить, например, фигурирует репей, обнаруженный на пальтишке убитой Лены. И чтобы «привязать» его к Кравченко как доказательство, надо было, как мы говорим, закрепить. Объяснить, откуда он взялся. На пустыре, где жил Кравченко, как, впрочем, едва ли не на всех городских пустырях, такой репей и рос. Так вот появляется протокол осмотра, который и закрепляет это «доказательство».

 

Достаточно показательна, на мой взгляд, «методика» получения «признаний» от Кравченко. Когда его задержали, под стражу сразу взяли жену и ее подругу, которая в день убийства гостевала в их доме. Рассказывая о времени возвращения Александра, они сначала называли час, который обеспечил ему алиби. А через несколько дней стали «уточнять» до тех пор, пока не нашлось «время для убийства».

Теперь есть подтверждения, что женщин к этому принудили. Так что и Верховный Суд не без оснований признал: вина Кравченко не доказана.

 

Есть сведения, которые говорят, что к Кравченко и силу применяли. Имею в виду агентов, с которыми он сидел в камере. Конечно. метод подсадки существует в практике, хотя и здесь известные допуски. Скажем, сами люди, которые пытаются выведать у заподозренного некоторые частности участия в преступлении, не должны сами знать о преступлении ничего, чтобы не фантазировали и не присочиняли в угоду пославшим их «в разведку» оперативникам. Эти же точно знали, каких «показаний» от него ждут в райотделе. И, естественно, силой доводят эту информацию, угрожая: чем дольше не «отрыгнет» ее на допросе милиции, тем дольше ему суждено испытывать их террор.

За недобросовестных работников нам приходилось запинаться гораздо чаще, чем хотелось. Например, пока милиция самозабвенно перебирала «ненормальных», старший оперуполномоченный облугрозыска Беклемищев горячей всех настаивал, что это они насилуют и убивают людей.

 

ХРОНИКА СЛЕДСТВИЯ

Нетрудно представить, на чем обозреватель «Литгазеты» О. Чайковская строила эту обезличенную модель «принуждения заподозренных». Может, и на материалах Прокуратуры России, которая только в 1991 году заявила Верховному Суду республики свое здорово запоздавшее сомнение в обоснованности вины Александра Кравченко. Тем более, что и собеседник Чайковской — заместитель начальника отдела по рассмотрению особо важных дел российской Прокуратуры Исса Костоев — сделал накануне серьезнейший анализ «дела Кравченко».

 

Да, и по его мнению, огрехов следствие и суд проглядели множество. И показания были не очень подробны и детальны для совершившего преступление. И в крови он почему-то не испачкался, когда переносил окровавленную жертву к реке: было какое-то пятно на свитере, но оно действительно могло остаться от бытовой драки с собственной женой. И путь Кравченко от работы к месту преступления не укладывается в оставшееся для него время. И на месте преступления, указанном Кравченко, почему-то не оказалось никаких следов борьбы, крови или рвоты, хотя была зима. И мест таких он показал несколько. И женщине, которая видела и запомнила убийцу, Кравченко для опознания почему-то не предъявили. И т.д, и т.д.

 

Пойдем по хронологии дальше, вернувшись в 1979 год. Безответных вопросов тогда было еще больше, хотя они и не помешали коллегии Ростовского областного суда признать Кравченко виновным и приговорить его к высшей мере. А дальше события развивались так.

В ноябре-79 Верховный суд РСФСР (для краткости ВСР), откликаясь на жалобы осужденного и его адвокатов, вернул дело на доследование. Май-80 — сам Ростовский облсуд вернул его предварительному следствию. Декабрь-80 — коллегия ВСР заменила высшую меру 15 годами лишения свободы. Август-81 — Президиум ВСР опять послал дело на доследование. Отменяя состоявшиеся решения и возвращая дело, судебные инстанции неоднократно указывали на неполноту предварительного следствия, необходимость проверки ряда важных обстоятельств. В частности, доводов Кравченко о применении к нему на следствии и во время судебного рассмотрения мер психического и физического воздействия со стороны работников милиции и сокамерников. Не раз предлагалось полнее исследовать версии о возможной причастности к убийству девочки других лиц.

Но следствие в очередной раз направило дело в суд, и в марте-82 коллегия Ростоблсуда, в третий раз рассмотрев дело, приговорила Кравченко к смертной казни. Май-82 — коллегия ВСР оставляет приговор без изменения. Ноябрь-82 — Президиум Верховного Совета РСФСР и соответствующая комиссия Президиума Верховного Совета СССР отклонили ходатайство о помиловании. В июле-83 приговор был приведен в исполнение.

 

Серьезнейшая исследовательская работа следственной бригады Прокуратуры России, с ноября-85 возглавляемой Иссой Костоевым, позволила Генеральному прокурору сделать заключение об отмене обвинительного приговора в отношении Кравченко. Однако ВСР отклонил его на том основании, что признательные показания Чикатило невиновности осужденного Кравченко пока не доказывают. И только президиум ВСР, рассмотрев протест, отменил все состоявшиеся судебные решения и направил дело на дополнительное расследование. Вместе с тем Костоев возбудил дело по фактам нарушения законности, якобы, допущенным при расследовании уголовного дела по обвинению Кравченко.

 

А в ноябре-91 следователь бригады Прокуратуры РСФСР С. Гребенщиков приехал в украинское село Разумовка. Можно только представить, каких сил и слов стоил ему тяжелый разговор с этой пожилой женщиной, встревоженной приездом государственного человека. Неужели опять непутевый Сашка, от которого и весточки-то опять давно нет, что-нибудь натворил?

— Мария Степановна, мне поручено сообщить, что приговор в отношении вашего сына Кравченко Александра Петровича отменен Президиумом Верховного суда РСФСР. Есть основания считать, что преступление совершил не он. Прокуратура РСФСР направила дело для нового рассмотрения, установления личности преступника и возможных нарушений законности, допущенных по отношению к вашему сыну.

— Да где же он теперь-то, господи? — тихо, видимо, интуитивно боясь ответа, Спросила мать.

— Приговор о применении смертной казни приведен в исполнение.

 

МОНОЛОГ-МНЕНИЕ

Судья ростовского областного суда Владислав Постаногов

 

— Да, я познакомился с материалами, которыми Прокуратура России обосновывает невиновность Кравченко. Если читать спокойно, они кажутся довольно убедительными. Я даже считаю (хотя, видимо, нетрудно представить, насколько тяжело это выговорить), что судебная ошибка здесь возможна. Допускаю, что мы могли ее допустить. Но когда мы рассматривали, это дело выглядело совсем по-другому.

Во-первых, мы были третьим составом суда. До нас еще два настаивали на таком же приговоре. Нет, это вовсе не значит, что автоматически и мы присоединились к ранее высказанному мнению коллег. Скорее, наоборот. Коль Верховный суд сомневался и дважды отменял прежние приговоры, именно самостоятельные наши исследования и могли остановить колесо возможной несправедливости. И если совсем откровенно, то личная судейская репутация все равно ведь дороже репутации коллег, которые сидят даже в соседнем кабинете. Итак, автоматизма, заданности, корпоративного желания любой ценой настоять на своем — не было. Теперь попробую пояснить, на что мы полагались, определяя степень вины.

 

Да, признаваясь следствию, в судебном рассмотрении дела Кравченко свою вину отрицал. Как и все подсудимые, кому угрожает весьма суровое наказание, особенно если речь идет об убийствах да еще и при отягчающих обстоятельствах. На следствии многие, признаваясь, при понятых показывая места и обстоятельства преступлений, в суде идут, что называется, в «чистый отказ», объясняя прежние признания принуждением, запугиванием, а то и силовым воздействием следствия. И понять такую непоследовательность объективно можно: для большинства под судимых это едва ли не единственная надежда избежать самого сурового наказания. Но давайте же взглянем с другой стороны.

Не исключаю, что в милиции и даже в прокуратуре есть «держиморды», которые силой гнут и ломают людей, заставляя их брать на себя и очень тяжкие преступления. Готов допустить даже, что именно такие пор очные люди и расследовали шахтинское убийство 1978 года.

 

Хотя лично мне и трудно представить, какому моральному или физическому террору человек может предпочесть весьма опасный самооговор, за которым может последовать обвинение в совершении тягчайщего преступления, которое грозит и высшей мерой наказания.

Поставим себя и на место милицейского дознавателя или следователя прокуратуры. Во имя чего, скажите, им-то «гнуть и ломать», если для самих опасность засыпаться на рукоприкладстве гораздо серьезней, чем оказаться среди неумех, которые удлиняют список нераскрытых дел? За это ведь под суд не отдают, звездочек не снимают, рублем зарплатным не бьют, в газетах не стыдят. Да и уголовное это дело было в то время пока единственным в ряду, значит даже эфемерной славы за раскрытие матерого маньяка быть не могло.

 

На таком вот фоне рассматривалось и дело Кравченко. Мы прямо в судебном заседании проверяли его доводы, допрашивали вызванных работников милиции, проверяли, в какой камере и с кем именно сидел. В общем все, что можно было сделать в той стадии процесса, мы, конечно, проверили. Вряд ли можно было сбрасывать со счетов и то объективное обстоятельство, что Кравченко уже был ранее судим за аналогичное преступление-убийство, сопряженное с изнасилованием несовершеннолетней, Причем, и, с позволения сказать, «почерк» был одинаковый. Тогда он девочку изнасиловал, убил, выколол глаза, закопал в огороде. То есть, в Кравченко мы имели основание видеть человека, который и раньше убивал. Конечно, это обстоятельство не являлось доказательством, но косвенной уликой считалось. И очень серьезной.

 

Другие же объективные доказательства, представленные следствием, были такие. Кровь на его свитере совпала с группой крови потерпевшей. К тому же на одежде подсудимого были найдены характерные частицы сорных трав, и мы проверяли, действительно ли растут на том самом месте, которое считалось местом преступления. Одной из улик суд при знал полтора часа времени, неизвестно на что потраченные Кравченко на пути с работы до дома. Он не смог объяснить это суду. Что же касается женщины, которая, якобы, видела истинного преступника и даже давала следствию весьма конкретный его портрет, то материалов таких в деле тогда не было. Сам же Кравченко об этом видимо, не знал, потому и внимания суда на этом не акцентировал.

 

Словом, сомнений в виновности Кравченко тогда у меня не было. Когда бывают, лично я всегда толкую их в пользу подсудимого. Все, что казалось нам убедительными доказательствами, было положено в приговор. И Верховный суд России оставил его без изменений, согласившись именно с такой трактовкой.

Дальше была стадия помилования, когда после серьезного изучения свои заключения по делу давали Генеральный прокурор и Председатель Верховного суда России или их замы для Президиума Верховного Совета СССР, комиссия которого и принимала окончательное решение: отклонить просьбу приговоренного или помиловать. Тогда они тоже не усомнились в обоснованности приговора. Как, впрочем, и сама комиссия Президиума Верховного Совета.

 

(В. Огурцов. След зверя. — Ростов н/Д, 1993).

 

Геннадий Михасевич был первым осужденным советским серийным маньяком, и, хотя они с Андреем Чикатило, который начал действовать и был раскрыт позже, не знали друг о друге, убийцы были очень похожи. Ростовский потрошитель, так же, как витебский душитель, был примерным семьянином, отцом двоих детей, хорошим работником, активным общественником и даже дружинником, помогавшим милиции в поисках самого себя. Впрочем, последнюю уловку Чикатило, возможно, скопировал у «побратима», потому что дело Михасевича было громким, происходило в период перестроечной гласности.

С 1971 по 1984 год Михасевич совершил 36 доказанных (хотя брал на себя больше) убийств женщин, которых насиловал и душил, в основном, за городом, в лесу или поле, «подвозя» их на своем красном «запорожце». Маньяка очень долго не могли поймать, потому что он был в курсе всех подробностей следствия, исправно посещая все суды, и все больше уверяясь в своей безнаказанности, глядя, как за его преступления наказывают все больше и больше невиновных.

Этот маньяк уникален еще и тем, что до того, как поймали настоящего убийцу, за преступления Михасевича засудили аж 14 человек. Кто-то отсидел ни за что 6 лет, кто-то 10, и многих из этих людей уже нет в живых: одного расстреляли по приговору еще до поимки Михасевича, другой, ослепший в тюрьме, после освобождения спился и умер, третий заболел раком и тоже скончался. Но с одним из невинно осужденных корреспонденту «СП» удалось поговорить. О страшном времени своей жизни витебчанин Олег Адамов говорит усталым голосом, неохотно вспоминая, как его заставили стать убийцей-душителем:

— Дело мое было полностью сфабриковано. Вроде как мою машину видел кто-то недалеко от места убийства очередной девушки, Таня Кацубо ее звали. В первый раз меня взяли в баре, как будто бы за то, что дебоширил, но уже это было неправдой, мы с товарищем сидели тихо. Посадили на 15 суток, но, почему-то, в отдельную камеру, я еще тогда подумал, дурак, что повезло, не буду толкаться в общей толпе… Ну а потом начали сходу это дело шить, потому что моя группа крови совпала с той, что была обнаружена на трупе девушки. Все, конечно, были в шоке, у меня дома были постоянные обыски, мама пыталась покончить с собой, еле спасли, я сам долго не мог поверить в происходящее. Но вину свою не признавал, хоть меня и били. А им же надо было раскрыть дело, и все тут. Тогда следователи отправили меня в психлечебницу «Новинки», думали, что, если обколют, то признаюсь. Я, конечно, после всех этих психотропных лекарств и был невменяемый, но не настолько, чтобы взять на себя такое преступление. Тогда следователь подложил в вещдоки фотографию убитой девушки, и сказал, что если я не признаюсь, приговорят к «вышке». Я признался. И действительно, «не обманули», дали «всего» 15 лет.

Из-за того, что Геннадия Михасевича поймали через 2 года после того, как Адамова посадили за решетку, витебскому шоферу удалось вернуться на свободу в нормальном, человеческом виде:

— Никто передо мной не извинился. Просто выпустили и все, словно такое сплошь и рядом происходит. Мне «повезло», я отсидел за то, чего не совершал, «всего» два года, а в качестве компенсации дали «однушку» и деньги, на которые я купил «жигуль». Но вы же понимаете, что дело не в деньгах. Я вышел в феврале, и до мая крепко пил. Сейчас бы, наверное, может, к какому психоаналитику обратился, это модно, а тогда только так можно было справиться с состоянием, в котором я находился. Ведь я, в отличие от бедных женщин, убитых Михасевичем, был не его жертвой, а судебной системы. В тюрьме на меня хотели повесить еще два убийства, но я отказался. Когда через три года я проходил как потерпевший по делу следователей и прокурора, которые четырнадцати людям жизнь искалечили, меня поразило, как все в этой системе друг за друга стоят: им дали только условные сроки с такой защитной формулировкой «ложно понятые интересы дела». То есть, вроде как, и не виноваты они, ошиблись просто.

О том, как сотрудники МВД на деле Михасевича много лет строили себе карьеру, фальшиво повышали раскрываемость и сажали (а также один раз расстреляли) невиновных, белорусский режиссер-документалист Виктор Дашук рассказал в своем трехсерийном фильме «Витебское дело»:

— Во время съемок мне удалось поговорить с теми несправедливо осужденными, которых выпустили после поимки настоящего убийцы, и которые на судах признавались в том, чего не совершали. Мне было интересно — что же заставляет людей идти на такое безрассудство. И все отвечали одинаково: беспрецедентное психологическое и физическое давление со стороны сотрудников следствия, угрозы жизни и здоровью членов семей. В советское время к милиции относились с уважением, не так, как сейчас, и, вероятно, напрасно. Кстати, свой трехсерийный фильм я закончил в 1991 году, и преступлениям Михасевича была посвящена только первая серия, в двух остальных говорилось о бесчинствах органов юстиции. Так вот, за последующий 21 год на территории Беларуси один раз была показана первая серия фильма, а другие две неофициально запрещены.

О небывалой лояльности к преступлениям коллег говорит и белорусский политик Мечислав Гриб, который в январе 1985 года возглавил оперативно-следственную группу по раскрытию убийств женщин в Витебской области и сам участвовал в задержании Михасевича:

— После того, как мы раскрыли дело Михасевича, который, кстати, не сопротивлялся при аресте, и очень быстро стал признаваться в содеянном, начались громкие скандалы. Ведь мы, получается, подставили огромное количество начальства самых разных уровней — от милицейских бонз, до партийных и республиканских. Ведь они все эти 14 лет браво отчитывались о раскрытии преступлений. И группу следователей, которые задержали такого опасного маньяка и добились освобождения незаконно осужденных даже не наградили.

Минск

«Вчера, 24 декабря 1978 года, близ города Шахты в реке Грушевка обнаружен труп девятилетней Елены Закотновой со следами насильственной смерти от удушения и трех проникающих ножевых ранений в живот, причиненных, ориентировочно, 2-3 дня назад. Другие признаки дают основание предполагать попытку изнасилования. Личность девочки установлена, проводятся оперативно-розыскные мероприятия».

ХРОНИКА СЛЕДСТВИЯ

Дело шло к Новому году. В вечерних окнах уже светились пестрыми огоньками елочные гирлянды. Да и сам в общем-то суровый шахтерский город жил предвкушением единственного ничем не политизированного празднества. И страшная весть о чьей-то изуродованной и погубленной дочке зловещей разговорной тенью прошла едва ли не по всем домам Шахт. Тысячи людей тем самым будто тоже пришли в обессилевший от горя и плача дом.
Подозреваемых, на которых теперь положила свой глаз милиция, и без того было около двух десятков. Тех, чьи пути в трагический день так или иначе пересеклись со следом насильника и убийцы. Были среди них даже дед погубленной девочки или, скажем, вполне добропорядочный и взрослый отец семейства Чикатило.
Одного за другим, правда, с нарушениями процессуальных требований, задержанных «прокачивали» на возможную при частность и отпускали, когда у них находилось надежное алиби. Так, оскорбленный конечно, вернулся домой вконец убитый горем дед. И Чикатило отпустили, чтобы больше не беспокоить, когда его жена подтвердила, что в день и час убийства — 22 декабря, от 18 до 20 часов — муж был дома. Задержала милиция в день страшной находки и Александра Кравченко.

Дело в том, что Кравченко штукатуром СУ-10 отбывал в Шахтах «химию», которую в приговорах именуют «обязательным привлечением к работе на стройках народного хозяйства». На относительной воле «дотягивал» десятилетний срок. А вот судили его в Херсонской области за изнасилование и убийство несовершеннолетней. И от более жестокого приговора спасло его только собственное несовершеннолетие. Тут и семи пядей не надо, чтобы тотчас включить Кравченко и в редеющий круг подозреваемых в шахтинском зверстве. Первый ему вопрос был, конечно, банальным: где был в день и час убийства.

Он стал рассказывать, как около 18 часов пришел с работы домой, немного «для сугреву принял» с женой и ее подругой, потом провожал гостью и, вернувшись к 20, никуда из дома больше не выходил. Женщины, хотя милицейский вопрос и застал их явно врасплох, алиби это подтвердили с незначительными разногласиями. Да и телесных повреждений на нем, которые могли бы свидетельствовать о сопротивлении жертвы, как подтвердили эксперты, — решительно никаких.
Словом, через четыре дня отпустили с миром.

Елена Закотнова

ЛОЖНЫЙ СЛЕД

Убийство девятилетней девочки с особой жестокостью произошло в конце декабря 1978 года в городе Шахты. Труп был обнаружен рядом с мостом через реку Грушевку. Экспертиза показала, что девочка была изнасилована, ей были причинены тяжелые травмы и увечия. Были нанесены три ножевых ранения, но смерть наступила от удушения механическим путем. Лена была убита в день своего исчезновения (родители обратились в органы правопорядка уже 22 декабря) не раньше восемнадцати часов.

На момент смерти девочка училась во втором классе. По горячим следам следствием велась проверка местных жителей. Убийца — Андрей Чикатило — уже тогда попал в поле зрения милиции. Согласно показаниям свидетельницы, мужчину видели с девочкой на улице. Оперативно был составлен фоторобот, в котором директор ПТУ опознал Чикатило. Отработка этой версии преступления была скоро завершено в связи с задержанием Алексея Кравченко, который оказался «идеальным подозреваемым».

Александр Кравченко (23.02.1953 г.р.), был отъявленным мерзавцем, уже осужденным за аналогичное преступление.
13 июля 1970 года новоявленный подозреваемый в состоянии алкогольного опьянения изнасиловал и убил 10 летнюю девочку Галину Ципляк.Причем сделал это довольно похожим способом-задушил, а у трупа выколол глаза.Избежать смертной казни Кравченко смог лишь потому,что на момент совершения убийства был несовершеннолетним. Осужденный на 10 лет, Кравченко отсидел только 6, затем был выпущен и отправлен на исправительные работы. Работал в строительном управлении в бригаде штукатуров. В нарушениях замечен не был, сошелся с женщиной с ребенком, ждали рождения общего малыша.
Следствие пошло по ложному пути.

МОНОЛОГ-МНЕНИЕ
Подполковник милиции Виктор Бураков

«Дело Кравченко» с самого начала представляло собой совокупность работы следствия и милиции. Такие дела без прокуратуры не расследуются. Это ее подследственность. Только на самом первом этапе работу ведет и уголовное дело начинает милиция. Если по каким-то делам мы можем самостоятельно проводить дознание, то такое обязывает: немедленное участие прокуратуры.
Ошибка с Кравченко, если она все же допущена, никак не связана с фальсификацией каких-то материалов, обстоятельств этого дела. Это чисто профессиональная ошибка, но на чьи именно плечи может быть возложена, разобраться будет слишком непросто.

Ну, возьмем, например, сыщика Полякова, которого заранее обвиняют в этой ошибке. Я, например, не понимаю такой странной логики. Получается, что он ввел в заблуждение сразу троих следователей прокуратуры, которые вели это дело. Это ведь следователь оценивает материалы дела, принимает решение, допрашивает очевидцев-свидетелей и оценивает эти показания. Не сыщик это делает. Он выполняет, с позволения сказать, только грязную работу, черновую. Ищет свидетелей, выясняет обстоятельства методами оперативной работы. И все это поступает к следователю, который оценивает. Не исключено, конечно, что сыщик не одел в рамки закона какие-то свои действия, не оформил должным образом свою работу, но это все делается на виду следствия.

Хотел бы подчеркнуть еще одно обстоятельство. На стадии следствия дело Кравченко несколько раз возвращали для доследования. Выходит, сыщик Поляков ввел в заблуждение не только нескольких следователей прокуратуры, но и высшие судебные инстанции?
Мы же серию похожих, однотипных убийств начинали с 1982 года, с найденного трупа девочки. Ведь как бы там ни было, а «дело Кравченко», связанное с убийством 1978 года, считалось расследованным и было закрыто состоявшимся приговором. Анализ-то делали нераскрытых. Вот и исходили из того, что серия началась с 82-го.

КОММЕНТАРИИ

Снова о Кравченко вспомнили месяц спустя, 24 января 1979 года. В связи с кражей. Он и не запирался. поскольку вещи действительно нашли на его чердаке. Пояснил, что соседка давно вывела из терпения разными придирками, вот и решил хоть такой «подарок» ей сделать.
Заодно розыск решил его снова и по убийству «прокачать». Может и Потому, что от затяжного общения с другими подозреваемыми никаких персональных зацепок не осталось. И оперативники продолжали «доделывать свое», хотя и дело-то уже было официально передано в производство следователей прокуратуры, Кравченко категорически стоял на своем.

Он знал, конечно, что по соседству с ним, в изоляторе сидит и жена, подозреваемая как соучастница кражи. А вот уж о чем ее расспрашивают — знать не мог. Предлагали опять припомнить день убийства девочки. Она повторяла: он пришел домой трезвым, в 18. Однако через два дня в протоколе появились новые цифры — 19.30. На этом основании «за дачу ложных показаний» закрыли рядом и подругу, которая тоже вдруг «припомнила» — явился около 20. Потом та и другая добавили, что был пьян, а подруга вспоминала, как он спросил, провожая: «Ты бы поверила, что я изнасиловал и убил какую-то девочку!» На очной ставке он успел им крикнуть свое отчаянное «да что вы?!». В тот миг они, может быть впервые, поняли, насколько усугубили «поправками» его участь. И сказали для протокола, сколь незаконно были от них добыты эти «дополнения». Теперь же нам остается предполагать какими могли быть или были эти методы.

Однако факт остается фактом: через несколько дней Кравченко взял на себя убийство. Признание было довольно развернутым:
«На трамвайной остановке «Грушевский мост» выпил из горла еще одну бутылку водки и сидел на лавке. Подошел трамвай. Человек 5-6 вышли. Девочка с портфелем направилась в мою сторону. Спросила, где живет Люба или Люда. Предложил проводить, а меня уже совсем разобрало и стало дурно! Улегся прямо на землю. Девочка стала дергать за куртку: вставай, можешь замерзнуть, я провожу. Стал приставать, но она не уходила. Тут что-то случилось со мной. Зажав рот рукой, стал срывать с нее одежду. Сжав горло руками, я не знаю, сколько держал ее так. И не помню, как вытащил нож и бил. В себя пришел на берегу речки, тошнило. Пошел к тому месту и увидел ее с открытыми глазами, всю в крови. Тут и понял, что случилось страшное. Сняв шарф, завязал ей на голову и стал одевать. Затем взял под руки, чтобы не вымазаться в крови, потащил к речке. Потом вымыл руки и начал чистить одежду. Искал нож, но не нашел».

МОНОЛОГ-МНЕНИЕ
Старший советник юстиции Виталии Калюкин

Некоторые профессиональные нарушения, о которых речь идет теперь, были известны и тогда. В частности, некачественное оформление изъятых вещественных доказательств. Сейчас этот свитер, на котором была обнаружена кровь убитой девочки, при условии, что это действительно ее кровь, в нынешнем деле уже не фигурировал. Поскольку был изъят с грубейшими нарушениями закона. Но тогда закон допускал и такое обращение с вешдоками: оперуполномоченный одним своим постановлением изымает этот свитер и, не упаковывая его, просто «бросает в ящик», чтобы передать следователю.

Установлено, что после того, как Кравченко на первом суде отказался от своих признательных показаний, данных им предварительному следствию, вечером или ночью с ним встречался и работал бывший начальник шахтинского уголовного розыска Шеметов. Не исключено, что уговаривал подсудимого вернуться к прежним показаниям, потому что на следующий день Кравченко повторил суду свои «признания». Сейчас установлено, что руководитель охраны из конвойной роты подтверждал, что такие встречи имели место. Однако Шеметова уже нет в живых.

Были и нарушения, связанные с задержанием двух женщин — жены Кравченко и ее подруги, которые сначала создавали алиби для подозреваемого, а потом постепенно стали изменять свои свидетельства, усугубляя его положение. Да, это серьезные нарушения, но возбудить уголовное дело по этим фактам надо было лет 10 назад. Тем более, все эти нарушения были известны всем судам, которые имели дело с Кравченко и его кассационными жалобами: трем областным, трем составам Верховного Суда России, двум Президиумам Верховного Суда, Прокуратуре России и Союза на самом высоком их уровне.

Я не понимаю, почему возбудили уголовное преследование с таким необратимым опозданием. И лично я расцениваю это не иначе, как стремление вылить только на донскую милицию ушат неприятностей. На нынешнюю, хотя никто из ныне работающих в ней руководителей лично причастен к тем далеким событиям не был. Причем, этак обезличенно. с намеками, центральная пресса с чьей-то подачи кивала и в сторону нынешнего начальника УВД генерал-майора Михаила Григорьевича Фетисова, который в те годы работал именно в Шахтах.
Да, милицейская работа, что и говорить, грубое занятие. И остаться интеллигентом, в полном смысле этого слова, не где-нибудь, а на уголовном розыске, с таким безупречным отношением к законности — это редкость.

ХРОНИКА СЛЕДСТВИЯ

Первого марта 1979 года Кравченко, объясняя непоследовательность показаний давлением следствия, которое прокуратура, опять же вопреки процессуальным требованиям, вела при участии милицейских розыскников, от убийства отказался. Месяц спустя пошел на попятную. Еще через пять месяцев, уже в судебном следствии, снова и довольно решительно отрекся от признаний, объясняя: «писал явки с повинной только из-за того, что от некоторых работников уголовного розыска и тюрьмы слышал угрозы в свой адрес. А некоторые детали этого преступления узнал из актов экспертизы. потому в заявлениях моих и есть подробности, которые узнал от своих следователей».

Что же касается террора сокамерников, то он называл имена конкретных людей, которые, якобы, избивали его, принуждая быть более покладистым и сговорчивым на допросах. Невозможно спорить, когда опытнейшая журналист Ольга Чайковская реконструирует типичную, по ее мнению, систему добычи признательных показаний:
«Работа по раскрытию преступления идет, как известно, двумя каналами: как следственная и как оперативно-поисковая. И вот оказывается, что оперативники знают материалы следствия (экспертизы, протоколы допросов и пр.) , а следователь оперативно-поискового дела знать не имеет права, оно секретно! Секрет от того, кто ищет истину, отвечает за соблюдение законности, за судьбы людей!

Между тем оперативник лидирует: он не только имеет доступ в тюрьму в любой час дня и ночи, в его распоряжении тюремная агентура (подонки — за плату, наркоманы — за наркотики) — подследственный целиком в его власти. Так возникает пресловутая «явка с половинной», которую следователь получает, таким образом, уже в готовом виде. Если он профессионал и порядочный человек, он эту «явку» проверяет и зачастую опровергает. Но иные следователи готовы сделать вид, будто не ведают, через какие круги ада проходит подследственный, прежде чем войти в их кабинет, предают беззакониям вид законности (или даже пользуются услугами оперативников: не признаешься? Ну что же, подумай…

И посылает подследственного в милицию, как барин на конюшню. А иные судьи сделают вид, будто верят «признаниям» .
Беззаконие идет по всем суставам правовой системы, но обычно начинается именно с оперативно-поискового дела. Тут отравленный источник».

МНЕНИЕ-МОНОЛОГ
Советник юстиции Амурхан Яндиев

Когда меня спрашивают о ситуации с «делом Кравченко», я говорю, ЧТО вся беда в «многоэтажной» ответственности за те или иные ошибки в работе правоохранительных органов. Давно ведь у нас это заведено, что за серьезную ошибку ответственность несет не только сам оплошавший сотрудник, но и целый хоровод ближних и дальних его начальников. Всем и очень серьезно аукается. В «деле Кравченко» тоже есть — и начатое следствие, видимо, назовет его — какой-то вполне конкретный милицейский дознаватель, который вынудил подозреваемого на самооговор. А ближайший начальник, заметивший это, из боязни тоже «сгореть в неминуемой административной каре», может, предпочел не только промолчать, но и подстраховать «держиморду» от опасного разоблачения. Примерно так же все складывается на других ступеньках. И получается уже что-то вроде круговой поруки …

Если говорить о доказательственной базе, то участие Чикатило подтверждено гораздо надежней. А по делу Кравченко, если вспомнить, например, фигурирует репей, обнаруженный на пальтишке убитой Лены. И чтобы «привязать» его к Кравченко как доказательство, надо было, как мы говорим, закрепить. Объяснить, откуда он взялся. На пустыре, где жил Кравченко, как, впрочем, едва ли не на всех городских пустырях, такой репей и рос. Так вот появляется протокол осмотра, который и закрепляет это «доказательство».

Достаточно показательна, на мой взгляд, «методика» получения «признаний» от Кравченко. Когда его задержали, под стражу сразу взяли жену и ее подругу, которая в день убийства гостевала в их доме. Рассказывая о времени возвращения Александра, они сначала называли час, который обеспечил ему алиби. А через несколько дней стали «уточнять» до тех пор, пока не нашлось «время для убийства».
Теперь есть подтверждения, что женщин к этому принудили. Так что и Верховный Суд не без оснований признал: вина Кравченко не доказана.

Есть сведения, которые говорят, что к Кравченко и силу применяли. Имею в виду агентов, с которыми он сидел в камере. Конечно. метод подсадки существует в практике, хотя и здесь известные допуски. Скажем, сами люди, которые пытаются выведать у заподозренного некоторые частности участия в преступлении, не должны сами знать о преступлении ничего, чтобы не фантазировали и не присочиняли в угоду пославшим их «в разведку» оперативникам. Эти же точно знали, каких «показаний» от него ждут в райотделе. И, естественно, силой доводят эту информацию, угрожая: чем дольше не «отрыгнет» ее на допросе милиции, тем дольше ему суждено испытывать их террор.

За недобросовестных работников нам приходилось запинаться гораздо чаще, чем хотелось. Например, пока милиция самозабвенно перебирала «ненормальных», старший оперуполномоченный облугрозыска Беклемищев горячей всех настаивал, что это они насилуют и убивают людей.

Грушевский мост -место обнаружения тела Елены Закотновой.

ХРОНИКА СЛЕДСТВИЯ
Нетрудно представить, на чем обозреватель «Литгазеты» О. Чайковская строила эту обезличенную модель «принуждения заподозренных». Может, и на материалах Прокуратуры России, которая только в 1991 году заявила Верховному Суду республики свое здорово запоздавшее сомнение в обоснованности вины Александра Кравченко. Тем более, что и собеседник Чайковской — заместитель начальника отдела по рассмотрению особо важных дел российской Прокуратуры Исса Костоев — сделал накануне серьезнейший анализ «дела Кравченко».

Да, и по его мнению, огрехов следствие и суд проглядели множество. И показания были не очень подробны и детальны для совершившего преступление. И в крови он почему-то не испачкался, когда переносил окровавленную жертву к реке: было какое-то пятно на свитере, но оно действительно могло остаться от бытовой драки с собственной женой. И путь Кравченко от работы к месту преступления не укладывается в оставшееся для него время. И на месте преступления, указанном Кравченко, почему-то не оказалось никаких следов борьбы, крови или рвоты, хотя была зима. И мест таких он показал несколько. И женщине, которая видела и запомнила убийцу, Кравченко для опознания почему-то не предъявили. И т.д, и т.д.

Пойдем по хронологии дальше, вернувшись в 1979 год. Безответных вопросов тогда было еще больше, хотя они и не помешали коллегии Ростовского областного суда признать Кравченко виновным и приговорить его к высшей мере. А дальше события развивались так.
В ноябре-79 Верховный суд РСФСР (для краткости ВСР), откликаясь на жалобы осужденного и его адвокатов, вернул дело на доследование. Май-80 — сам Ростовский облсуд вернул его предварительному следствию.

Декабрь-80 — коллегия ВСР заменила высшую меру 15 годами лишения свободы. Август-81 — Президиум ВСР опять послал дело на доследование. Отменяя состоявшиеся решения и возвращая дело, судебные инстанции неоднократно указывали на неполноту предварительного следствия, необходимость проверки ряда важных обстоятельств. В частности, доводов Кравченко о применении к нему на следствии и во время судебного рассмотрения мер психического и физического воздействия со стороны работников милиции и сокамерников.

Не раз предлагалось полнее исследовать версии о возможной причастности к убийству девочки других лиц.
Но следствие в очередной раз направило дело в суд.
23 марта 1982 года Ростовский областной суд в третий раз рассматривал дело Кравченко. И хотя новых доказательств вины Александра Кравченко доследование не дало, судья решительно вынес смертный приговор. Кравченко снова не стал мириться с этим, написал ходатайство о помиловании на 42 листах. Старательным, почти детским почерком там были выведены, в частности, следующие слова:
«…Всеми возможными средствами от меня добивались признания в преступлении, которого я не совершал… Был бы труп, можно найти любого, кто не сможет доказать своего алиби… В данном случае это было сделано со мной… Я не прошу у вас помилования за то преступление, которого не совершал, а хочу, чтобы вы, высшая инстанция, более тщательно просмотрели дело и решили мою судьбу и также жизнь… Наступит день и час, и вам будет стыдно за то, что вы губите меня, невинного человека, оставляя моего ребенка без отца».

Но просьбам Александра не вняли, оставив приговор без изменений. В июле 1983-го его привели в исполнение.

Серьезнейшая исследовательская работа следственной бригады Прокуратуры России, с ноября-85 возглавляемой Иссой Костоевым, позволила Генеральному прокурору сделать заключение об отмене обвинительного приговора в отношении Кравченко. Однако ВСР отклонил его на том основании, что признательные показания Чикатило невиновности осужденного Кравченко пока не доказывают. И только президиум ВСР, рассмотрев протест, отменил все состоявшиеся судебные решения и направил дело на дополнительное расследование. Вместе с тем Костоев возбудил дело по фактам нарушения законности, якобы, допущенным при расследовании уголовного дела по обвинению Кравченко.

А в ноябре-91 следователь бригады Прокуратуры РСФСР С. Гребенщиков приехал в украинское село Разумовка. Можно только представить, каких сил и слов стоил ему тяжелый разговор с этой пожилой женщиной, встревоженной приездом государственного человека. Неужели опять непутевый Сашка, от которого и весточки-то опять давно нет, что-нибудь натворил?
— Мария Степановна, мне поручено сообщить, что приговор в отношении вашего сына Кравченко Александра Петровича отменен Президиумом Верховного суда РСФСР. Есть основания считать, что преступление совершил не он. Прокуратура РСФСР направила дело для нового рассмотрения, установления личности преступника и возможных нарушений законности, допущенных по отношению к вашему сыну.

— Да где же он теперь-то, господи? — тихо, видимо, интуитивно боясь ответа, Спросила мать.
— Приговор о применении смертной казни приведен в исполнение.

МОНОЛОГ-МНЕНИЕ
Судья ростовского областного суда Владислав Постаногов

— Да, я познакомился с материалами, которыми Прокуратура России обосновывает невиновность Кравченко. Если читать спокойно, они кажутся довольно убедительными. Я даже считаю (хотя, видимо, нетрудно представить, насколько тяжело это выговорить), что судебная ошибка здесь возможна. Допускаю, что мы могли ее допустить. Но когда мы рассматривали, это дело выглядело совсем по-другому.
Во-первых, мы были третьим составом суда. До нас еще два настаивали на таком же приговоре. Нет, это вовсе не значит, что автоматически и мы присоединились к ранее высказанному мнению коллег. Скорее, наоборот. Коль Верховный суд сомневался и дважды отменял прежние приговоры, именно самостоятельные наши исследования и могли остановить колесо возможной несправедливости. И если совсем откровенно, то личная судейская репутация все равно ведь дороже репутации коллег, которые сидят даже в соседнем кабинете. Итак, автоматизма, заданности, корпоративного желания любой ценой настоять на своем — не было. Теперь попробую пояснить, на что мы полагались, определяя степень вины.

Да, признаваясь следствию, в судебном рассмотрении дела Кравченко свою вину отрицал. Как и все подсудимые, кому угрожает весьма суровое наказание, особенно если речь идет об убийствах да еще и при отягчающих обстоятельствах. На следствии многие, признаваясь, при понятых показывая места и обстоятельства преступлений, в суде идут, что называется, в «чистый отказ», объясняя прежние признания принуждением, запугиванием, а то и силовым воздействием следствия. И понять такую непоследовательность объективно можно: для большинства под судимых это едва ли не единственная надежда избежать самого сурового наказания. Но давайте же взглянем с другой стороны.
Не исключаю, что в милиции и даже в прокуратуре есть «держиморды», которые силой гнут и ломают людей, заставляя их брать на себя и очень тяжкие преступления. Готов допустить даже, что именно такие пор очные люди и расследовали шахтинское убийство 1978 года.

Хотя лично мне и трудно представить, какому моральному или физическому террору человек может предпочесть весьма опасный самооговор, за которым может последовать обвинение в совершении тягчайщего преступления, которое грозит и высшей мерой наказания.
Поставим себя и на место милицейского дознавателя или следователя прокуратуры. Во имя чего, скажите, им-то «гнуть и ломать», если для самих опасность засыпаться на рукоприкладстве гораздо серьезней, чем оказаться среди неумех, которые удлиняют список нераскрытых дел? За это ведь под суд не отдают, звездочек не снимают, рублем зарплатным не бьют, в газетах не стыдят. Да и уголовное это дело было в то время пока единственным в ряду, значит даже эфемерной славы за раскрытие матерого маньяка быть не могло.

На таком вот фоне рассматривалось и дело Кравченко. Мы прямо в судебном заседании проверяли его доводы, допрашивали вызванных работников милиции, проверяли, в какой камере и с кем именно сидел. В общем все, что можно было сделать в той стадии процесса, мы, конечно, проверили. Вряд ли можно было сбрасывать со счетов и то объективное обстоятельство, что Кравченко уже был ранее судим за аналогичное преступление-убийство, сопряженное с изнасилованием несовершеннолетней, Причем, и, с позволения сказать, «почерк» был одинаковый. Тогда он девочку изнасиловал, убил, выколол глаза, закопал в огороде. То есть, в Кравченко мы имели основание видеть человека, который и раньше убивал. Конечно, это обстоятельство не являлось доказательством, но косвенной уликой считалось. И очень серьезной.

Другие же объективные доказательства, представленные следствием, были такие. Кровь на его свитере совпала с группой крови потерпевшей. К тому же на одежде подсудимого были найдены характерные частицы сорных трав, и мы проверяли, действительно ли растут на том самом месте, которое считалось местом преступления. Одной из улик суд при знал полтора часа времени, неизвестно на что потраченные Кравченко на пути с работы до дома. Он не смог объяснить это суду. Что же касается женщины, которая, якобы, видела истинного преступника и даже давала следствию весьма конкретный его портрет, то материалов таких в деле тогда не было. Сам же Кравченко об этом видимо, не знал, потому и внимания суда на этом не акцентировал.

Словом, сомнений в виновности Кравченко тогда у меня не было. Когда бывают, лично я всегда толкую их в пользу подсудимого. Все, что казалось нам убедительными доказательствами, было положено в приговор. И Верховный суд России оставил его без изменений, согласившись именно с такой трактовкой.
Дальше была стадия помилования, когда после серьезного изучения свои заключения по делу давали Генеральный прокурор и Председатель Верховного суда России или их замы для Президиума Верховного Совета СССР, комиссия которого и принимала окончательное решение: отклонить просьбу приговоренного или помиловать. Тогда они тоже не усомнились в обоснованности приговора. Как, впрочем, и сама комиссия Президиума Верховного Совета.

http://rslovar.com/content/%D0%BA%D0%BE%D0%B3%D0%BE-%D1%80%D0%B0%D1%81%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B5%D0%BB%D1%8F%D0%BB%D0%B8-%D0%B2%D0%BC%D0%B5%D1%81%D1%82%D0%BE-%D1%87%D0%B8%D0%BA%D0%B0%D1%82%D0%B8%D0%BB%D0%BE-%D0%BC%D0%B0%D0%BB%D0%BE%D0%B8%D0%B7%D0%B2%D0%B5%D1%81%D1%82%D0%BD%D1%8B%D0%B9-%D1%8D%D0%BF%D0%B8%D0%B7%D0%BE%D0%B4-%D0%B3%D1%80%D0%BE%D0%BC%D0%BA%D0%BE%D0%B3%D0%BE-%D0%B4%D0%B5%D0%BB%D0%B0

Одним из аргументов против применения смертной казни может быть судебная ошибка, исправить которую уже невозможно. Мы собрали самые громкие кейсы отечественной практики, когда судьи приговорили к высшей мере наказания невиновного, а также обобщили зарубежный опыт. Увы, цена подобной ошибки до сих пор остается слишком высокой: погибает невиновный, а настоящий преступник остается на свободе

Елена СИМАНКОВА

Расстреляли вместо Чикатило, но кто убийца, до сих пор не ясно

Примером самой громкой судебной ошибки принято считать дело маньяка Чикатило: спустя 30 лет все еще в ходу миф, что, пока его ловили, «расстреляли много невиновных». На самом деле высшую меру наказания получил лишь один человек, и его участие в преступлении, как, впрочем, и участие в нем самого Чикатило, до сих пор остается под вопросом.

Речь идет об убийстве девятилетней Лены Закотновой, которое произошло в городе Шахты в 1978 году. Труп девочки со следами сексуального насилия обнаружили рядом с мостом через речку Грушевку, у нее были завязаны глаза, на теле имелись ножевые раны. Смерть, согласно выводам экспертов, наступила в результате удушения.

В процессе расследования в область интересов правоохранительных органов впервые попал Чикатило: купленный им домик-мазанка находился недалеко от места преступления, свидетели показали, что в день убийства там горел свет, хотя проживал Чикатило с семьей по другому адресу.

Нашлась также свидетельница, утверждавшая, что видела девочку с мужчиной, чье словесное описание напоминало Чикатило. Однако его допросили и отпустили, а в качестве обвиняемого задержали ранее судимого за аналогичное преступление Александра Кравченко.

В возрасте 17 лет Кравченко, находясь в состоянии алкогольного опьянения, изнасиловал и убил 10-летнюю девочку. За это преступление он получил 10 лет, избежав смертной казни лишь в силу юного возраста. Отсидев шесть лет, освободился и вел жизнь примерного члена общества: работал в Шахтах штукатуром, женился на женщине с ребенком и на момент ареста ждал появления общего наследника.

Кравченко задержали потому, что его дом был еще ближе к месту обнаружения тела Лены Закотновой, чем дом Чикатило, и допрашивали, зная о его биографии. Однако жена Александра и ее подруга, независимо друг от друга, показали, что в день преступления Кравченко пришел домой рано, был трезвым и до утра никуда не выходил. Мужчину отпустили.

Через несколько дней он вновь оказался под арестом, на этот раз – якобы за кражу постельного белья у соседки. При этом часть украденного была растеряна по дороге и, как в сказке, вела от места преступления к дому Кравченко. Почему произошла кража, теперь сказать трудно. Сотрудники правоохранительных органов говорили, что Кравченко совершил ее намеренно, чтобы сесть за мелкое преступление, а не за убийство. Есть также версия, что украденное белье Александру подкинули сами правоохранители, чтобы иметь основания для нового ареста.

Дальнейшее – описание мер воздействия на Кравченко и его семью, которые позднее были доказаны. Александра избивали в камере посаженные туда уголовники, его супругу и ее подругу задерживали и давили, обвиняя в даче ложных показаний, и вскоре женщины отказались от своих слов, сломав подсудимому алиби. Сам Кравченко в процессе следствия несколько раз менял показания, путался в них. Позднее он объяснил, что оговорил себя под давлением, а детали преступления, совершенного над Леной Закотновой, узнал из материалов дела и экспертиз, предоставленных ему следователем. Он путал возраст погибшей, описание ее одежды, не мог сказать, где взял нож и где оставил его.

Дело Кравченко посылали на доследование и даже успели отменить ему смертный приговор, однако включилась бабушка Лены Закотновой, которая стала писать жалобы с требованием справедливости, и в итоге добилась нового пересмотра дела и высшей меры наказания.

Так Александр Кравченко, отбывавший в тот момент наказание за кражу (это обвинение не было с него снято) в итоге был расстрелян. Произошло это в 1983 году, спустя почти пять лет после убийства. 

В своем последнем ходатайстве о помиловании Александр Кравченко писал: «Наступит день и час, и вам будет стыдно за то, что вы губите меня, невинного человека, оставляя моего ребенка без отца».

Об убийстве Лены Закотновой все успели забыть, пока оно не всплыло в показаниях арестованного в 1990 году Андрея Чикатило. Он сам признался в этом преступлении, сообщив, что оно стало первым в совершенной им серии. Но и тут стоит обратить внимание на некоторые нестыковки. Например, в своих показаниях Чикатило не упоминает удары ножом, говоря, что просто задушил девочку, а также опускает факт, что завязал ей глаза, хотя это стало яркой и запоминающейся деталью, а позднее – и характерным почерком маньяка.

Менялось и место совершения преступления: сначала Чикатило завил, что убил девочку на пустыре у реки, затем – в собственном доме, той самой мазанке. Не совпали и данные экспертизы по выделениям преступника, найденным на теле жертвы.

Несмотря на усилия следователя Иссы Костоева, который вел дело Чикатило, обвинения по этому эпизоду были в финальном приговоре сняты. Считается, что Андрей Чикатило, будучи натурой впечатлительной, «присвоил» себе это преступление, чтобы казаться эффектнее и значительнее.

Однако Исса Костоев сумел добиться пересмотра дела Александра Кравченко и реабилитировать его посмертно. Согласно воспоминаниям следователя, это было почти беспрецедентное событие в позднем СССР – он несколько раз направлял протесты и жалобы в Верховный суд, получая отказы. Никто не хотел признавать ошибки, поскольку ответить за них пришлось бы людям, которые ошибочно вынесли Александру смертный приговор, сделать это удалось лишь с четвертого раза.

О том, что Александр Кравченко реабилитирован, правоохранительные органы смогли сообщить его матери одновременно с информацией о том, что он был расстрелян. Женщина до последнего ждала возвращения сына и надеялась.

13 человек посадили и одного казнили, пока искали витебского душителя Михасевича

Серийный убийца Геннадий Михасевич, орудовавший в 70-х – начале 80-х годов ХХ века и совершивший, согласно приговору суда, 36 убийств, еще и рекордсмен по числу невинно осужденных: пока искали настоящего преступника, успели перемолоть судьбы 14 человек, из которых один был расстрелян, один ослеп в тюрьме, а остальные отсидели полностью внушительные сроки, вплоть до 15 лет.

Причина простая: следователи торопились раскрыть резонансные преступления с одной стороны, а с другой – не желали признавать наличие в СССР маньяков, которые казались приметой исключительно «загнивающего Запада».

Свое первое убийство Михасевич совершил в 1971 году на территории Витебского района Белорусской СССР и затем продолжал совершать их с завидной регулярностью в течение 14 лет, пока не был пойман.

В 1979 году за одно из подобных преступлений были осуждены сожители Николай Тереня и Людмила Кадушкина. Тереня вел жизнь асоциального элемента, не работал и не имел постоянного места жительства. Ранее он был неоднократно судим за мелкие преступления. Его подруга Людмила Кадушкина также не отличалась примерным поведением. Оба попались на краже, но затем следователи стали раскручивать их на предмет причастности к убийству.

Поскольку в то время милиционеры были заинтересованы в статистике раскрываемости преступлений, они ничем не гнушались. Другому подозреваемому по делу Михасевича, например, специально подбросили при обыске фото жертвы. Сразу троих мужчин невинно осудили лишь потому, что они случайно гуляли с собаками недалеко от места преступления.

А в случае Николая Терени правоохранители стали давить на его сожительницу, убеждая женщину дать показания против него: мол, так она сама избежит расстрела и пойдет по делу как соучастница. Кадушкина испугалась и подписала все, что от нее требовалось. Обвинительный приговор строился именно на показаниях Людмилы, сам Тереня все отрицал, но это в конечном итоге не спасло его от расстрела. Приговор привели в исполнение в 1980-м.

При этом сам Геннадий Михасевич пристально следил за расследованием совершенных им преступлений, по некоторым делам в качестве зрителя даже присутствовал в суде, изучал публикации в прессе. Тот факт, что раз за разом арестовывали невиновных, его только воодушевлял. 

В какой-то момент убийца стал ловить сам себя, как участник народных дружин. Так он получил доступ к информации, имел возможность затаиться, когда милиция выходила на облавы или выставляла в качестве приманки своих сотрудниц в штатском.

Всех, кто был несправедливо осужден, реабилитировали только после приговора Михасевичу, вынесенному в 1987 году. Многие получили от государства значительные денежные компенсации и квартиры, но вернуться к полноценной жизни эти люди не смогли, тюрьма подорвала физическое и психическое здоровье.

По делу о злоупотреблениях в процессе расследования были привлечены к ответственности около 200 сотрудников правоохранительных органов. Кто-то получил выговоры, других понизили в должности, несколько человек осудили условно. Лишь один, зональный прокурор транспортной прокуратуры Белорусской ССР Валерий Сороко, получил реальный срок: четыре года лишения свободы.

Казнили умственно отсталого человека и поймали «банду олигофренов», пока искали свердловского убийцу Фефилова

Так же, как и в предыдущих случаях, случайной жертвой милицейского произвола стал в 1984 году житель Свердловской области Георгий Хабаров. Мужчина имел психиатрический диагноз (умственная отсталость), был ранее судим за кражу. В круг интересов правоохранительных органов он попал как подозреваемый в изнасиловании и убийстве пятиклассницы Лены Мангушевой. В реальности преступление совершил серийный маньяк Николай Фефилов, на счету которого за период с 1982 по 1988 год было семь аналогичных преступлений. 

Работая по убийствам Фефилова, правоохранительные органы долго не могли признать, что имеют дело с серией: не смущал следователей даже тот факт, что у убийцы был характерный почерк и все нападения совершались в районе автобусной остановки «Контрольная», там же находили тела жертв. Поэтому по каждому из преступлений последовательно задерживали разных людей.

Остановить судебную машину не могли даже такие крайне сомнительные обстоятельства: пока очередной «убийца» уже находился в заключении, изнасилования и убийства не прекращались и происходили с завидной регулярностью.

Георгий Хабаров был задержан через несколько дней после убийства Лены Мангушевой. На него обратили внимание, потому что ранее на него поступило заявление от жительницы Свердловска о том, что он пытался ее изнасиловать. Речь при этом шла о взрослой женщине, а погибла младшая школьница, но это милицию не смутило. Хабарова задержали и начали допрашивать с пристрастием, убеждая подписать признание.

На первом следственном эксперименте Георгий путался: говорил, что зарезал свою жертву, тогда как она была задушена, не мог описать ее внешность и одежду, не находил ответа на вопрос, куда делся портфель школьницы (позднее выяснилось, что настоящий убийца унес его с собой и даже подарил родной дочери).

Пришлось подгонять показания Хабарова под выводы экспертов, проводить повторный следственный эксперимент. Данные экспертизы биологических жидкостей, найденных на теле жертвы, также не соответствовали анализам задержанного, но это милицию не остановило.

Засомневался лишь судья, который, читая материалы дела, обратил внимание и на уровень умственного развития Хадарова (в 28 лет он все еще учился в коррекционной школе), и на постоянные смены показаний обвиняемого и его заявления, что он себя оговорил. Боясь совершить фатальную ошибку, судья приговорил Георгия Хабарова к 14 годам заключения вместо расстрела. Однако после приговора родственники жертвы подали апелляцию и добились высшей меры наказания.

В деле маньяка Фефилова было еще несколько пострадавших. Один из них, Михаил Титов, погиб в тюрьме от побоев сокамерников. Настоящая вина его состояла лишь в том, что он был безответно влюблен в одну из жертв и докучал ей своим вниманием. До признания его также довели следователи.

Еще троих подозреваемых, двое из которых имели диагноз «умственная отсталость», убедили взять на себя сразу четыре убийства в районе станции «Контрольная». Избежать расстрела удалось чудом – вскоре Николая Фефилова задержали на месте преступления, и он признался в совершении семи убийств. Георгий Хабаров был реабилитирован посмертно, остальные подозреваемые – отпущены на свободу. Ответственности за сфабрикованные уголовные дела никто не понес – виновными назначили сотрудников, которые принимали участие в расследовании, но к тому моменту уже умерли.

Источник: https://www.miloserdie.ru/article/kaznili-po-oshibke-istorii-lyudej-kotorye-dokazyvayut-chto-vysshaya-mera-nakazaniya-ne-dolzhna-primenyatsya-nikogda/

Быть или не быть смертной казни? Эта дискуссия ведется с давних пор. Одним из главных аргументов противников смертной казни является простая мысль — в случае судебной ошибки убитого человека уже не вернуть. “Умный журнал” вспоминает ряд громких преступлений, за которые в Советском Союзе были расстреляны люди, в действительности не имевшие отношения к этим злодействам.

Смертная тень образцового труженика

Серийный убийца Николай Фефилов “промышлял” в Свердловске (теперь — Екатеринбург). В 1982-1988 годах его жертвами стали семь девочек и женщин. В народной памяти расследование этих преступлений осталось образцом предубеждений социалистического общества. Находя трупы изнасилованных и задушенных молодых девушек, следствие якобы даже не смотрело в сторону добропорядочных, никогда не привлекавшихся и уважаемых на работе людей, к числу которых относился Фефилов.

Считалось, что подобные преступления могут совершать только люди с явными умственными отклонениями. Именно такой человек и попался в тот раз в жернова советского правосудия. Уже после первого убийства, совершённого Фефиловым — 29 апреля 1982 года была изнасилована и задушена ученица 5-го класса Елена Мангушева — следствие в кратчайшие сроки определило подозреваемого. 7 мая в деле появились признательные показания некоего Георгия Хабарова.

Хабаров имел отклонения в умственном развитии, ранее учился во вспомогательной школе и состоял на учете в психоневрологическом диспансере с лёгкой степенью олигофрении. Кроме того, он был судим за грабеж и отбыл три года в местах лишения свободы.

Вдобавок к крайне невыгодной биографии, Хабарову ещё и сильно не повезло. 5 мая, через шесть дней после обнаружения первой жертвы Фефилова, он был задержан по заявлению жительницы Свердловска о покушении на её изнасилование.

Признательные показания Хабарова по убийству Мангушевой, как и весь дальнейший ход дела, вызывали сомнения даже у местных сотрудников правоохранительных органов. Вот что говорил по этому поводу следователь прокуратуры Верх-Исетского района Свердловска Тихомиров А.С., расследовавший дело Хабарова по первоначальному обвинению в покушении на изнасилование:

“От Хабарова у меня осталось впечатление как об умственно отсталом человеке. Рассказать в свободной форме те обстоятельства, которые я у него выяснял, он не мог. Он фактически все подтверждает. Спросишь его об одном — Хабаров подтверждает. Спросишь об этом же, но по-другому задашь вопрос — Хабаров подтверждает совсем другое… В ходе допроса у нас зашел разговор об убийстве. Я спросил его, в какой одежде была убитая? Он ответить ничего конкретного не мог. Я спросил, не была ли девочка одета в желтое платье? Хабаров согласно кивнул головой, мол, да, была одета в желтое платье. Я спросил его: наверно, все-таки ты ошибаешься. Наверно, она была одета в красное платье? Хабаров опять согласно кивнул головой, подтверждая, что да, мол, была одета в красное платье. Тогда я спросил в третий раз: нет, наверно, она все-таки была одета в зеленое платье? И Хабаров вновь согласно кивнул головой”.

Немногим лучше показаний Хабарова были и показания других свидетелей, “подтверждающие”, что Хабаров находился поблизости от места убийства. Знакомый Хабарова по фамилии Вторых утверждал, что не помнит, видел ли Хабарова 29 апреля, и ссылался на свою коллегу по работе Енкову, которая 29 апреля или в другой день, но накануне убийства, видела Хабарова у ворот гаража ДРСУ. Допрошенная позднее Енкова показывала, что не может вспомнить, 28 или 29 апреля видела Хабарова. Однако затем Енкова изменила показания и стала утверждать, что видела Хабарова 29 апреля в 15 часов. Правда, при этом говорила, что в то время он был в компании Вторых, и в деталях информации ссылалась на Вторых. Очные ставки Хабарову с этими свидетелями проведены не были, противоречия по дате и времени не устранялись.

В итоге, основываясь на подобных свидетельствах, а также на проведённой с нарушениями экспертизе крови, Хабаров был признан виновным в убийстве Мангушевой и 27 апреля 1984 года расстрелян.

Расследование преступлений Фефилова изобиловало и другими красочными эпизодами. Так, по убийству ещё одной девушки, Гульнары Якуповой (отдельные убийства тогда ещё не были объединены в общее дело), был задержан человек, на чьи настойчивые ухаживания Якупова жаловалась подругам — Михаил Титов. В итоге допросов Титов, также состоящий на учёте в психоневрологическом диспансере, признался не только в убийстве Якуповой, но также взял на себя и ещё одну жертву Фефилова — Наталью Лапшину.

Правда, до детального разбирательства в тот раз не дошло — всего через полтора месяца после ареста Титов с травмами и множественными переломами ребер поступил в тюремную больницу, где скончался.

Своеобразным апофеозом происходившего стал 1987 год. Тогда, после убийства Елены Кук, признательные показания были получены от троих совершенно разных человек!

“Неподобное дело, обморочное, бродят в нем, как в тумане, больные ребята, поспешно кивают головами, со всем соглашаются — им кажется, что так им будет лучше. Каждый, как ему велено, старательно самого себя уличает, — да никак не получается, готов показать место, где никогда не был и где, будто бы спрятал вещи убитой, которую не убивал, — да нет на земле такого места. Бредут они кто куда, один в тюрьму на мучительную смерть (смерть от руки уголовников — это мученическая смерть), другой на казнь. И взрослые, ответственные, они тоже тут, входят в этот бредовый мир как в свой, да сами же они его и скроили, все эти дознаватели, следователи, прокуроры, — и вот теперь тут распоряжаются, назначают, кому что говорить и показывать; в их головах свои жалкие расчеты (извлечь максимальную пользу из больных и беспомощных). А сами они, между прочим, не дебилы и не олигофрены, хотя они-то как раз самые душевнобольные и есть, вывихнутые, извращенные — неизлечимые” — так описывала это дело журналист “Литературной газеты” О. Чайковская.

Сложно сказать, чем бы в итоге завершилось всё происходящее, если бы однажды, благодаря счастливому случаю, Фефилов не был пойман с поличным — его, тащившего труп очередной жертвы, заметил дружинник. До суда серийный убийца не дожил — 30 июля 1988 года его убили собственные сокамерники.

Дело Витебского душителя

Деятельность другого известного маньяка, Геннадия Михасевича, длилась почти вдвое дольше, чем Фефилова. В 1971-1985 годах Михасевич терроризировал территорию Белорусской ССР, убив 36 женщин.

Расследование преступлений Витебского душителя также изобиловало несправедливыми решениями. А фокус работы правоохранительных органов Белорусской ССР был шире, чем у их уральских коллег. “Под колпак” попадали не сумасшедшие, а, по сути, все, на кого падало малейшее подозрение. Впрочем, изначально внимание привлекали, естественно, люди с уголовным прошлым.

Именно таким человеком оказался расстрелянный в 1980 году Николай Тереня.

Не имевший определённого места жительства Тереня был задержан вместе с подругой — Людмилой Кадушкиной. И если Хабаров был приговорён к расстрелу при наличии хоть каких-то улик, то в случае с Тереней признательные показания были, по сути, всем, чем обладал суд. Причём на причастности пары к убийству настаивала именно Кадушкина, Тереня же быстро поменял показания.

Сложно сказать, имел ли здесь место корыстный мотив, но в итоге Тереня был приговорён к расстрелу, а Кадушкина осуждена лишь на десять лет лишения свободы.

Расследования убийств Михасевича изобиловали подобными сомнительными местами. Вообще, после поимки серийного убийцы, последствия выявления нарушений уголовного процесса были значительно громче, чем на уральском процессе по Фефилову. Мечислав Гриб, возглавлявший оперативно-следственную группу, в итоге задержавшую Михасевича, вспоминает: “Их (наказаний сотрудникам), конечно, было много. Сколько точно, даже не помню. Большинство отделались мерами административного воздействия — выговорами, увольнениями. Под суд пошли два работника милиции, и то до суда они не дошли, попали под амнистию. Осудили одного прокурора — Валерия Сороку. Сорока отсидел 4 года”.

Гриб утверждает также, что после поимки Михасевича ему намекали, что преступника будет лучше до суда не доводить. “Дескать, все «концы в воду», но мы решили отдать его правосудию. Охраняли, как зеницу ока. Прежде всего, от родственников и знакомых убитых. Невинноосужденных освободили, слепых, больных, кому-то из них купили телевизоры, холодильники, кому-то дали квартиры”.

Всего за период с 1971 по 1985 годы по убийствам Михасевича было проведено 11 судебных заседаний, по итогам которых приговоры получили 14 человек. Многие провели в заключении по несколько лет, а один потерял там зрение и был выпущен, как “не представляющий опасности”.

Тайна убийства Елены Закотновой

История самого известного серийного убийцы в отечественной истории, Андрея Чикатило, изобилует тёмными пятнами. До сих пор не утихают споры, сколько же преступлений он действительно совершил. Суд доказал, что за действовавшим в 1979-1990 годах в Ростовской области маньяком числятся 52 убийства. Сам Чикатило признавался в 55. По оперативным же данным, количество его жертв переваливает за 65. С другой стороны, многие до сих пор убеждены, что объединять так называемые “убийства в лесополосах” в одно дело в принципе было абсурдно.

Самой же таинственной из страниц биографии ростовского маньяка является, пожалуй, дело, с которого принято начинать отсчёт его злодеяний — убийство Елены Закотновой.

24 декабря 1978 года в городе Шахты Ростовской области, рядом с мостом через реку Грушевку, был обнаружён труп девятилетней девочки. На теле нашли следы сексуального насилия, ножевые раны, причиной смерти же было названо удушение. Подобное преступление требовало немедленной реакции, и в пределах досягаемости сотрудников милиции оказался просто идеальный подозреваемый — уголовник Александр Кравченко.

Кравченко был отъявленным преступником, осуждённым за очень похожее злодеяние. 13 июля 1970 года новоявленный подозреваемый в состоянии алкогольного опьянения изнасиловал и убил 10-летнюю девочку. Причём сделал это довольно похожим способом — задушил, а у трупа выколол глаза. Избежать смертной казни Кравченко смог лишь потому, что был несовершеннолетним. Осуждённый на 10 лет, Кравченко отбыл в колонии только 6, а затем был выпущен и отправлен до конца срока на исправительные работы.

Впрочем, в тот раз задержанного быстро отпустили — у Кравченко оказалось алиби, которое подтвердила его жена и знакомая семьи, Гусакова.

Однако менее чем через месяц Кравченко вновь задержали — на этот раз за кражу. Жену подозреваемого пригрозили привлечь за соучастие в краже, и та изменила показания по поводу алиби. А потом угрозами ответственности за дачу ложных показаний заставили изменить свидетельства и Гусакову.

Сам же Кравченко многократно то признавался в совершении преступления, то отказывался от своих признаний. Рассмотрение дела сильно затянулось, смертный приговор был сначала заменён на 15 лет лишения свободы, потом, под давлением общественности и родственников убитой девочки, вновь утверждён. 5 июля 1983 года Кравченко был расстрелян.

В расследовании убийства Закотновой есть ещё один странный момент. 31 декабря, накануне Нового 1979-го года некий Анатолий Григорьев, будучи пьяным, хвастался перед товарищами, что зарезал и задушил девочку, про которую писали в газетах. Приятели Григорьева, зная склонность того к пьяной болтовне, внимания на эти “откровения” не обратили. Однако для Григорьева всё прошло далеко не так легко. Приехав к дочери в Новочеркасск, он очень переживал, много пил, плакал, клялся, что никого не убивал, а возвёл на себя напраслину. 8 января, дождавшись, когда дочь ушла на работу, Григорьев повесился в туалете.

Убийство же Елены Закотновой, как ни странно, не получило своего окончательно разрешения и после расстрела Андрея Чикатило. Хотя сам маньяк изначально признал себя виновным, впоследствии, на одном из первых же судебных заседаний, он отказался от этого признания (не отрицая виновности в остальных 52 инкриминируемых убийствах).

Кроме того, поведение Чикатило во время следственного эксперимента также вызывало сомнения — он плохо ориентировался на месте предполагаемого преступления, плохо помнил детали происходившего (хотя в принципе обладал хорошей памятью). Не казались надёжными и показания единственной свидетельницы — она не узнала Чикатило на первом опознании.

Обвинительный приговор Чикатило по этому делу был отменён Верховным Судом России в 1993 году. На общую картину это, естественно, повлиять не могло, и 14 февраля 1994 года Чикатило казнили. Однако убийство Елены Закотновой и по сей день остаётся нераскрытым.