Трагическая ошибка аристотель

From Wikipedia, the free encyclopedia

«Tragic flaw» redirects here. For the wider concept, see Tragedy.

The term hamartia derives from the Greek ἁμαρτία, from ἁμαρτάνειν hamartánein, which means «to miss the mark» or «to err».^[1][2] It is most often associated with Greek tragedy, although it is also used in Christian theology.^[3] The term is often said to depict the flaws or defects of a character and portraying these as the reason of a potential downfall.^[4][5] However, other critics point to the term’s derivation and say that it refers only to a tragic but random accident or mistake, with devastating consequences but with no judgment implied as to the character.

Definition[edit]

Hamartia as it pertains to dramatic literature was first used by Aristotle in his Poetics. In tragedy, hamartia is commonly understood to refer to the protagonist’s error that leads to a chain of actions which culminate in a reversal of events from felicity to disaster.

What qualifies as the error or flaw varies, and can include an error resulting from ignorance, an error of judgment, an inherent flaw in the character, or a wrongdoing. The spectrum of meanings has invited debate among critics and scholars and different interpretations among dramatists.

In Aristotle’s Poetics[edit]

Hamartia is first described in the subject of literary criticism by Aristotle in his Poetics. The source of hamartia is at the juncture between character and the character’s actions or behaviors as described by Aristotle.

Character in a play is that which reveals the moral purpose of the agents, i.e. the sort of thing they seek or avoid.^[6]

In his introduction to the S. H. Butcher translation of Poetics, Francis Fergusson describes hamartia as the inner quality that initiates, as in Dante’s words, a «movement of spirit» within the protagonist to commit actions which drive the plot towards its tragic end, inspiring in the audience a build of pity and fear that leads to a purgation of those emotions, or catharsis.^[7][8]

Jules Brody, however, argues that «it is the height of irony that the idea of the tragic flaw should have had its origin in the Aristotelian notion of hamartia. Whatever this problematic word may be taken to mean, it has nothing to do with such ideas as fault, vice, guilt, moral deficiency, or the like. Hamartia is a morally neutral non-normative term, derived from the verb hamartano, meaning ‘to miss the mark’, ‘to fall short of an objective’. And by extension: to reach one destination rather than the intended one; to make a mistake, not in the sense of a moral failure, but in the nonjudgmental sense of taking one thing for another, taking something for its opposite. Hamartia may betoken an error of discernment due to ignorance, to the lack of an essential piece of information. Finally, hamartia may be viewed simply as an act which, for whatever reason, ends in failure rather than success.»^[9]

In a Greek tragedy, for a story to be «of adequate magnitude» it involves characters of high rank, prestige, or good fortune. If the protagonist is too worthy of esteem, or too wicked, his/her change of fortune will not evoke the ideal proportion of pity and fear necessary for catharsis. Here Aristotle describes hamartia as the quality of a tragic hero that generates that optimal balance.

…the character between these two extremes – that of a man who is not eminently good and just, yet whose misfortune is brought about not by vice or depravity, but by some error or frailty.^[6]

In Christian theology[edit]

Hamartia is also used in Christian theology because of its use in the Septuagint and New Testament. The Hebrew (chatá) and its Greek equivalent (àµaρtίa/hamartia) both mean «missing the mark» or «off the mark».^[10][11][12]

There are four basic usages for hamartia:

1. Hamartia is sometimes used to mean acts of sin «by omission or commission in thought and feeling or in speech and actions» as in Romans 5:12, «all have sinned».^[13]
2. Hamartia is sometimes applied to the fall of man from original righteousness that resulted in humanity’s innate propensity for sin, that is original sin.^[3][14] For example, as in Romans 3:9, everyone is «under the power of sin».^[15]
3. A third application concerns the «weakness of the flesh» and the free will to resist sinful acts. «The original inclination to sin in mankind comes from the weakness of the flesh.»^[16]
4. Hamartia is sometimes «personified».^[17] For example, Romans 6:20 speaks of being enslaved to hamartia (sin).

Tragic flaw, tragic error, and divine intervention[edit]

Aristotle mentions hamartia in Poetics. He argues that it is a powerful device to have a story begin with a rich and powerful hero, neither exceptionally virtuous nor villainous, who then falls into misfortune by a mistake or error (hamartia). Discussion among scholars centers mainly on the degree to which hamartia is defined as tragic flaw or tragic error.

Critical argument for flaw[edit]

Poetic justice describes an obligation of the dramatic poet, along with philosophers and priests, to see that their work promotes moral behavior.^[18] 18th-century French dramatic style honored that obligation with the use of hamartia as a vice to be punished^[18][19] Phèdre, Racine’s adaptation of Euripides’ Hippolytus, is an example of French Neoclassical use of hamartia as a means of punishing vice.^[20][21] Jean Racine says in his Preface to Phèdre, as translated by R.C. Knight:

The failings of love are treated as real failings. The passions are offered to view only to show all the ravage they create. And vice is everywhere painted in such hues, that its hideous face may be recognized and loathed.^[22]

The play is a tragic story about a royal family. The main characters’ respective vices—rage, lust and envy—lead them to their tragic downfall.^[23]

Critical argument for error[edit]

In her 1963 Modern Language Review article, The Tragic Flaw: Is it a Tragic Error?, Isabel Hyde traces the twentieth-century history of hamartia as tragic flaw, which she argues is an incorrect interpretation. Hyde draws upon the language in Butcher’s interpretation of Poetics regarding hamartia as both error and «defect in character». Hyde points out a footnote in which Butcher qualifies his second definition by saying it is not a «natural» expression to describe a flaw in behavior.^[24] Hyde calls upon another description from A.C. Bradley’s Shakespearean Tragedy of 1904 which she contends is misleading:

…the comparatively innocent hero still shows some marked imperfection or defect, irresolution, precipitancy, pride, credulousness, excessive simplicity, excessive susceptibility to sexual emotion and the like…his weakness or defect is so intertwined with everything that is admirable in him…^[25]

Hyde goes on to elucidate interpretive pitfalls of treating hamartia as tragic flaw by tracing the tragic flaw argument through several examples from well-known tragedies including Hamlet and Oedipus Rex.

Hyde observes that students often state «thinking too much» as Hamlet’s tragic flaw upon which his death in the story depends. That idea does not, however, offer explanation for the moments when Hamlet does act impulsively and violently. It also embarks down a trail of logic that suggests he ought to have murdered Claudius right away to avoid tragedy, which Hyde asserts is problematic.

In Oedipus Rex, she observes that the ideas of Oedipus’ hasty behavior at the crossroads or his trust in his intellect as being the qualities upon which the change of fortune relies is incomplete. Instead, to focus on his ignorance of the true identity of his parents as the foundation of his downfall takes into account all of his decisions that lead to the tragic end. Rather than a flaw in character, error, in Oedipus’ case based upon lack of information, is the more complete interpretation.

In his 1978 Classical World article Hamartia, Atë, and Oedipus, Leon Golden compares scholarship that examines where to place hamartia’s definition along a spectrum connecting the moral, flaw, and the intellectual, error. His goal is to revisit the role, if any, Atë, or divine intervention, plays in hamartia. The Butcher translation of «Poetics» references hamartia as both a «single great error», and «a single great defect in character», prompting critics to raise arguments.

Mid-twentieth-century scholar Phillip W. Harsh sees hamartia as tragic flaw, observing that Oedipus assumes some moral ownership of his demise when he reacts excessively with rage and murder to the encounter at the crossroads.^[26] Van Braam, on the other hand, notes of Oedipus’ hamartia, «no specific sin attaching to him as an individual, but the universally human one of blindly following the light of one’s own intellect.»^[27] He adds that a defining feature of tragedy is that the sufferer must be the agent of his own suffering by no conscious moral failing on his part in order to create a tragic irony.

O. Hey’s observations fall into this camp as well. He notes that the term refers to an action that is carried out in good moral faith by the protagonist, but as he has been deprived of key pieces of information, the action brings disastrous results.^[28] J.M. Bremer also conducted a thorough study of hamartia in Greek thought, focusing on its usage in Aristotle and Homer. His findings lead him, like Hyde, to cite hamartia as an intellectual error rather than a moral failing.^[29]

Critical arguments on divine intervention[edit]

J.M. Bremer and Dawe both conclude that the will of the gods may factor into Aristotelian hamartia. Golden disagrees.^[26] Bremer observes that the Messenger in Oedipus Rex says, «He was raging — one of the dark powers pointing the way, …someone, something leading him on — he hurled at the twin doors and bending the bolts back out of their sockets, crashed through the chamber,».^[30] Bremer cites Sophocles’ mention of Oedipus being possessed by «dark powers» as evidence of guidance from either divine or daemonic force.

Dawe’s argument centers around tragic dramatists’ four areas from which a protagonist’s demise can originate. The first is fate, the second is wrath of an angry god, the third comes from a human enemy, and the last is the protagonist’s frailty or error. Dawe contends that the tragic dénouement can be the result of a divine plan as long as plot action begets plot action in accordance with Aristotle.

Golden cites Van Braam’s notion of Oedipus committing a tragic error by trusting his own intellect in spite of Tiresias’ warning as the argument for human error over divine manipulation. Golden concludes that hamartia principally refers to a matter of intellect, although it may include elements of morality. What his study asserts is separate from hamartia, in a view that conflicts with Dawe’s and Bremer’s, is the concept of divine retribution.^[26]

See also[edit]

References[edit]

Further reading[edit]

• Bremer, J.M. «Hamartia.» Tragic Error in the Poetics of Aristotle and in Greek Tragedy. Amsterdam, Adolf M. Hakkert, 1969.
• Cairns, D. L. Tragedy and Archaic Greek Thought. Swansea, The Classical Press of Wales, 2013.
• Dawe, R. D. (1968). «Some Reflections on Ate and Hamartia». Harvard Studies in Classical Philology. 72: 89–123. doi:10.2307/311076. JSTOR 311076.
• Hyde, Isabel (1963). «The Tragic Flaw: Is It a Tragic Error?». The Modern Language Review. 58 (3): 321–325. doi:10.2307/3721422. JSTOR 3721422.
• Moles, J. L. (1984). «Aristotle and Dido’s Hamartia«. Greece & Rome. 31 (1): 48–54. doi:10.1017/S0017383500027881. JSTOR 642369. S2CID 162907360.
• Stinton, T. C. W. (1975). «Hamartia in Aristotle and Greek Tragedy». The Classical Quarterly. 25 (2): 221–254. doi:10.1017/S0009838800030068. JSTOR 638320. S2CID 170915434.
• Golden, Leon (1978). «Hamartia, Ate, and Oedipus». The Classical World. 72 (1): 3–12. doi:10.2307/4348969. JSTOR 4348969.
• Anderson, Michael (October 1970). «Knemon’s Hamartia«. Greece & Rome. 17 (2): 199–217. doi:10.1017/S0017383500017897. JSTOR 642764. S2CID 163239914.
• Hugh Lloyd-Jones, The Justice of Zeus, University of California Press, 1971, p. 212.The function of tragedy is to arose the emotions of pity and fear in the spectators.

External links[edit]

• Hamartiology (Philosophical Theology of Sin)

From Wikipedia, the free encyclopedia

«Tragic flaw» redirects here. For the wider concept, see Tragedy.

The term hamartia derives from the Greek ἁμαρτία, from ἁμαρτάνειν hamartánein, which means «to miss the mark» or «to err».^[1][2] It is most often associated with Greek tragedy, although it is also used in Christian theology.^[3] The term is often said to depict the flaws or defects of a character and portraying these as the reason of a potential downfall.^[4][5] However, other critics point to the term’s derivation and say that it refers only to a tragic but random accident or mistake, with devastating consequences but with no judgment implied as to the character.

Definition[edit]

Hamartia as it pertains to dramatic literature was first used by Aristotle in his Poetics. In tragedy, hamartia is commonly understood to refer to the protagonist’s error that leads to a chain of actions which culminate in a reversal of events from felicity to disaster.

What qualifies as the error or flaw varies, and can include an error resulting from ignorance, an error of judgment, an inherent flaw in the character, or a wrongdoing. The spectrum of meanings has invited debate among critics and scholars and different interpretations among dramatists.

In Aristotle’s Poetics[edit]

Hamartia is first described in the subject of literary criticism by Aristotle in his Poetics. The source of hamartia is at the juncture between character and the character’s actions or behaviors as described by Aristotle.

Character in a play is that which reveals the moral purpose of the agents, i.e. the sort of thing they seek or avoid.^[6]

In his introduction to the S. H. Butcher translation of Poetics, Francis Fergusson describes hamartia as the inner quality that initiates, as in Dante’s words, a «movement of spirit» within the protagonist to commit actions which drive the plot towards its tragic end, inspiring in the audience a build of pity and fear that leads to a purgation of those emotions, or catharsis.^[7][8]

Jules Brody, however, argues that «it is the height of irony that the idea of the tragic flaw should have had its origin in the Aristotelian notion of hamartia. Whatever this problematic word may be taken to mean, it has nothing to do with such ideas as fault, vice, guilt, moral deficiency, or the like. Hamartia is a morally neutral non-normative term, derived from the verb hamartano, meaning ‘to miss the mark’, ‘to fall short of an objective’. And by extension: to reach one destination rather than the intended one; to make a mistake, not in the sense of a moral failure, but in the nonjudgmental sense of taking one thing for another, taking something for its opposite. Hamartia may betoken an error of discernment due to ignorance, to the lack of an essential piece of information. Finally, hamartia may be viewed simply as an act which, for whatever reason, ends in failure rather than success.»^[9]

In a Greek tragedy, for a story to be «of adequate magnitude» it involves characters of high rank, prestige, or good fortune. If the protagonist is too worthy of esteem, or too wicked, his/her change of fortune will not evoke the ideal proportion of pity and fear necessary for catharsis. Here Aristotle describes hamartia as the quality of a tragic hero that generates that optimal balance.

…the character between these two extremes – that of a man who is not eminently good and just, yet whose misfortune is brought about not by vice or depravity, but by some error or frailty.^[6]

In Christian theology[edit]

Hamartia is also used in Christian theology because of its use in the Septuagint and New Testament. The Hebrew (chatá) and its Greek equivalent (àµaρtίa/hamartia) both mean «missing the mark» or «off the mark».^[10][11][12]

There are four basic usages for hamartia:

1. Hamartia is sometimes used to mean acts of sin «by omission or commission in thought and feeling or in speech and actions» as in Romans 5:12, «all have sinned».^[13]
2. Hamartia is sometimes applied to the fall of man from original righteousness that resulted in humanity’s innate propensity for sin, that is original sin.^[3][14] For example, as in Romans 3:9, everyone is «under the power of sin».^[15]
3. A third application concerns the «weakness of the flesh» and the free will to resist sinful acts. «The original inclination to sin in mankind comes from the weakness of the flesh.»^[16]
4. Hamartia is sometimes «personified».^[17] For example, Romans 6:20 speaks of being enslaved to hamartia (sin).

Tragic flaw, tragic error, and divine intervention[edit]

Aristotle mentions hamartia in Poetics. He argues that it is a powerful device to have a story begin with a rich and powerful hero, neither exceptionally virtuous nor villainous, who then falls into misfortune by a mistake or error (hamartia). Discussion among scholars centers mainly on the degree to which hamartia is defined as tragic flaw or tragic error.

Critical argument for flaw[edit]

Poetic justice describes an obligation of the dramatic poet, along with philosophers and priests, to see that their work promotes moral behavior.^[18] 18th-century French dramatic style honored that obligation with the use of hamartia as a vice to be punished^[18][19] Phèdre, Racine’s adaptation of Euripides’ Hippolytus, is an example of French Neoclassical use of hamartia as a means of punishing vice.^[20][21] Jean Racine says in his Preface to Phèdre, as translated by R.C. Knight:

The failings of love are treated as real failings. The passions are offered to view only to show all the ravage they create. And vice is everywhere painted in such hues, that its hideous face may be recognized and loathed.^[22]

The play is a tragic story about a royal family. The main characters’ respective vices—rage, lust and envy—lead them to their tragic downfall.^[23]

Critical argument for error[edit]

In her 1963 Modern Language Review article, The Tragic Flaw: Is it a Tragic Error?, Isabel Hyde traces the twentieth-century history of hamartia as tragic flaw, which she argues is an incorrect interpretation. Hyde draws upon the language in Butcher’s interpretation of Poetics regarding hamartia as both error and «defect in character». Hyde points out a footnote in which Butcher qualifies his second definition by saying it is not a «natural» expression to describe a flaw in behavior.^[24] Hyde calls upon another description from A.C. Bradley’s Shakespearean Tragedy of 1904 which she contends is misleading:

…the comparatively innocent hero still shows some marked imperfection or defect, irresolution, precipitancy, pride, credulousness, excessive simplicity, excessive susceptibility to sexual emotion and the like…his weakness or defect is so intertwined with everything that is admirable in him…^[25]

Hyde goes on to elucidate interpretive pitfalls of treating hamartia as tragic flaw by tracing the tragic flaw argument through several examples from well-known tragedies including Hamlet and Oedipus Rex.

Hyde observes that students often state «thinking too much» as Hamlet’s tragic flaw upon which his death in the story depends. That idea does not, however, offer explanation for the moments when Hamlet does act impulsively and violently. It also embarks down a trail of logic that suggests he ought to have murdered Claudius right away to avoid tragedy, which Hyde asserts is problematic.

In Oedipus Rex, she observes that the ideas of Oedipus’ hasty behavior at the crossroads or his trust in his intellect as being the qualities upon which the change of fortune relies is incomplete. Instead, to focus on his ignorance of the true identity of his parents as the foundation of his downfall takes into account all of his decisions that lead to the tragic end. Rather than a flaw in character, error, in Oedipus’ case based upon lack of information, is the more complete interpretation.

In his 1978 Classical World article Hamartia, Atë, and Oedipus, Leon Golden compares scholarship that examines where to place hamartia’s definition along a spectrum connecting the moral, flaw, and the intellectual, error. His goal is to revisit the role, if any, Atë, or divine intervention, plays in hamartia. The Butcher translation of «Poetics» references hamartia as both a «single great error», and «a single great defect in character», prompting critics to raise arguments.

Mid-twentieth-century scholar Phillip W. Harsh sees hamartia as tragic flaw, observing that Oedipus assumes some moral ownership of his demise when he reacts excessively with rage and murder to the encounter at the crossroads.^[26] Van Braam, on the other hand, notes of Oedipus’ hamartia, «no specific sin attaching to him as an individual, but the universally human one of blindly following the light of one’s own intellect.»^[27] He adds that a defining feature of tragedy is that the sufferer must be the agent of his own suffering by no conscious moral failing on his part in order to create a tragic irony.

O. Hey’s observations fall into this camp as well. He notes that the term refers to an action that is carried out in good moral faith by the protagonist, but as he has been deprived of key pieces of information, the action brings disastrous results.^[28] J.M. Bremer also conducted a thorough study of hamartia in Greek thought, focusing on its usage in Aristotle and Homer. His findings lead him, like Hyde, to cite hamartia as an intellectual error rather than a moral failing.^[29]

Critical arguments on divine intervention[edit]

J.M. Bremer and Dawe both conclude that the will of the gods may factor into Aristotelian hamartia. Golden disagrees.^[26] Bremer observes that the Messenger in Oedipus Rex says, «He was raging — one of the dark powers pointing the way, …someone, something leading him on — he hurled at the twin doors and bending the bolts back out of their sockets, crashed through the chamber,».^[30] Bremer cites Sophocles’ mention of Oedipus being possessed by «dark powers» as evidence of guidance from either divine or daemonic force.

Dawe’s argument centers around tragic dramatists’ four areas from which a protagonist’s demise can originate. The first is fate, the second is wrath of an angry god, the third comes from a human enemy, and the last is the protagonist’s frailty or error. Dawe contends that the tragic dénouement can be the result of a divine plan as long as plot action begets plot action in accordance with Aristotle.

Golden cites Van Braam’s notion of Oedipus committing a tragic error by trusting his own intellect in spite of Tiresias’ warning as the argument for human error over divine manipulation. Golden concludes that hamartia principally refers to a matter of intellect, although it may include elements of morality. What his study asserts is separate from hamartia, in a view that conflicts with Dawe’s and Bremer’s, is the concept of divine retribution.^[26]

See also[edit]

References[edit]

Further reading[edit]

• Bremer, J.M. «Hamartia.» Tragic Error in the Poetics of Aristotle and in Greek Tragedy. Amsterdam, Adolf M. Hakkert, 1969.
• Cairns, D. L. Tragedy and Archaic Greek Thought. Swansea, The Classical Press of Wales, 2013.
• Dawe, R. D. (1968). «Some Reflections on Ate and Hamartia». Harvard Studies in Classical Philology. 72: 89–123. doi:10.2307/311076. JSTOR 311076.
• Hyde, Isabel (1963). «The Tragic Flaw: Is It a Tragic Error?». The Modern Language Review. 58 (3): 321–325. doi:10.2307/3721422. JSTOR 3721422.
• Moles, J. L. (1984). «Aristotle and Dido’s Hamartia«. Greece & Rome. 31 (1): 48–54. doi:10.1017/S0017383500027881. JSTOR 642369. S2CID 162907360.
• Stinton, T. C. W. (1975). «Hamartia in Aristotle and Greek Tragedy». The Classical Quarterly. 25 (2): 221–254. doi:10.1017/S0009838800030068. JSTOR 638320. S2CID 170915434.
• Golden, Leon (1978). «Hamartia, Ate, and Oedipus». The Classical World. 72 (1): 3–12. doi:10.2307/4348969. JSTOR 4348969.
• Anderson, Michael (October 1970). «Knemon’s Hamartia«. Greece & Rome. 17 (2): 199–217. doi:10.1017/S0017383500017897. JSTOR 642764. S2CID 163239914.
• Hugh Lloyd-Jones, The Justice of Zeus, University of California Press, 1971, p. 212.The function of tragedy is to arose the emotions of pity and fear in the spectators.

External links[edit]

• Hamartiology (Philosophical Theology of Sin)

«Трагическая ошибка» перенаправляется сюда. Для более широкой концепции см. Трагедия.

Литература
Основные формы
Роман Поэзия Драма Короткий рассказ Новелла
Жанры
Приключение Комедия Драма Эпос Эротический Ерунда Лирика Мифопея мошенник Романтика Сатира Спекулятивная фантастика Трагедия Трагикомедия
Средства массовой информации
Спектакль Играть в Книги
Методы
Проза Поэзия
История и списки
История современный Контур Словарь терминов Книги Писатели Литературные награды поэзия
Обсуждение
Критика Теория (критическая теория ) Социология Журналы
Литературный портал

Период, термин хамартия происходит от греческого ἁμαρτία, от ἁμαρτάνειν Hamartánein, что означает «промазать» или «ошибиться».^[1][2] Чаще всего это связано с Греческая трагедия, хотя он также используется в Христианское богословие.^[3]

Определение

Hamartia поскольку это относится к драматическая литература впервые был использован Аристотель в его Поэтика. В трагедия, хамартия обычно понимается как относящийся к герои ошибка или роковая ошибка Это приводит к череде сюжетных действий, кульминацией которых является поворот от счастья к катастрофе.

Что квалифицируется как ошибка или недостаток, может включать ошибку, возникшую в результате незнания, ошибочное суждение, недостаток характера или проступок. Спектр значений вызвал дискуссии среди критиков и ученых и различные интерпретации среди драматургов.

У Аристотеля Поэтика

Впервые Хамартия в предмете литературной критики описана Аристотель в его Поэтика. Источник хамартия находится на стыке между персонажем и его действиями или поведением, как описано Аристотель.

Персонаж в пьесе — это то, что раскрывает моральную цель агентов, то есть то, чего они ищут или чего избегают.^[4]

Во введении к переводу С. Поэтика, Фрэнсис Фергюссон описывает хамартия как внутреннее качество, которое инициирует, как в Данте словами, «движение духа» внутри главного героя для совершения действий, которые приводят сюжет к его трагическому концу, внушая в аудитории сборку жалости и страха, ведущую к очищению от этих эмоций, или катарсис.^[5][6]

Жюль Броуди, однако, утверждает, что «это верх ирония что идея трагического изъяна должна возникать в аристотелевской концепции хамартия. Что бы ни означало это проблемное слово, оно не имеет ничего общего с такими идеями, как вина, пороки, вина и т. Д. моральный недостаток, или т.п. Hamartia морально нейтральный не-нормативный термин, образованный от глагола Hamartano, что означает «промазать», «не достичь цели». И в более широком смысле: достичь одного пункта назначения, а не намеченного; совершить ошибку, но не в смысле моральной неудачи, а в неосуждающем смысле, принимая одно за другое, принимая что-то за противоположное. Hamartia может указывать на ошибку распознавания из-за незнания, из-за отсутствия важной информации. В заключение, хамартия можно рассматривать просто как действие, которое по какой-либо причине заканчивается неудачей, а не успехом «.^[7]

В Греческая трагедия, для того, чтобы история была «адекватной величины», в ней участвуют персонажи высокого ранга, престиж, или удача. Если главный герой слишком достоин уважения или слишком злонамерен, его / ее изменение судьбы не вызовет идеальной пропорции жалости и страха, необходимой для катарсиса. Здесь Аристотель описывает хамартия как качество трагический герой что создает оптимальный баланс.

… характер между этими двумя крайностями — характер человека, который не в высшей степени добрый и справедливый, но чье несчастье вызвано не пороком или развратом, а какой-то ошибкой или слабостью.^[4]

В христианском богословии

Hamartia также используется в христианском богословии из-за его использования в Септуагинта и Новый Завет. Еврейский (чата) и его греческий эквивалент (àµaρtίa/хамартия) оба означают «промах» или «не по плану».^[8][9][10]

Есть четыре основных способа использования хамартия:

1. Hamartia иногда используется для обозначения актов грех «по бездействию или совершению в мыслях и чувствах или в речи и действиях», как в Римляне 5:12, «все согрешили».^[11]
2. Hamartia иногда применяется к падение человека от изначальной праведности, которая привела к врожденной склонности человечества ко греху, то есть первородный грех.^[12] Например, как в Послании к Римлянам 3: 9, все находятся «под властью греха».^[13]
3. Третье приложение касается «немощи плоти» и свободы воли к сопротивлению греховным действиям. «Изначальная склонность человечества ко греху проистекает из слабость плоти.»^[14]
4. Hamartia иногда «персонифицировано».^[15] Например, в Римлянам 6:20 говорится о порабощении хамартия (грех).

Трагическая ошибка, трагическая ошибка и божественное вмешательство

Аристотель упоминает хамартия в Поэтика. Он утверждает, что это мощный прием — начать историю с богатого и могущественного героя, не исключительно добродетельного или злодейского, который затем попадает в беду из-за ошибки или заблуждения (хамартия). Дискуссия среди ученых сосредоточена в основном на том, в какой степени hamartia определяется как роковая ошибка или трагическая ошибка.

Критический аргумент в пользу недостатка

Поэтическая справедливость описывает обязанность драматического поэта, наряду с философами и священниками, следить за тем, чтобы их произведения способствовали нравственному поведению.^[16] Французский драматический стиль XVIII века выполнил это обязательство с использованием хамартия как порок, подлежащий наказанию^[17][18] Федра, Расин в адаптации Еврипида. Ипполит, является примером французского неоклассического использования хамартия как средство наказания порока.^[19][20] Жан Расин говорит в своем предисловии к Федра, в переводе R.C. Рыцарь:

Недостатки любви рассматриваются как настоящие. Страсти предлагаются к просмотру только для того, чтобы показать все разрушения, которые они создают. И порок повсюду раскрашен в такие краски, что его отвратительное лицо можно узнать и отвращать.^[21]

Спектакль — трагический рассказ о Королевская семья. Соответствующие пороки главных героев — ярость, похоть и зависть — приводят их к трагической гибели.^[22]

Критический аргумент в пользу ошибки

В ней 1963 Обзор современного языка статья, Трагический изъян: трагическая ошибка?, Изабель Хайд прослеживает историю двадцатого века хамартия как трагический недостаток, который, по ее мнению, является неправильной интерпретацией. Хайд использует язык в интерпретации Мясника Поэтика относительно хамартия как ошибка, так и «дефект характера». Хайд указывает на сноску, в которой Мясник уточняет свое второе определение, говоря, что это не «естественное» выражение для описания изъяна в поведении.^[23] Хайд ссылается на другое описание из книги А.С. Брэдли. Шекспировская трагедия 1904 г., который, по ее утверждению, вводит в заблуждение:

… сравнительно невинный герой все еще демонстрирует заметное несовершенство или дефект, нерешительность, стремительность, гордость, легковерие, чрезмерную простоту, чрезмерную восприимчивость к сексуальным эмоциям и тому подобное … его слабость или недостаток так переплетаются со всем, что в нем достойно восхищения. ему…^[24]

Хайд продолжает объяснять подводные камни лечения хамартия как трагическую ошибку, проследив аргумент о трагической ошибке на нескольких примерах из хорошо известных трагедий, включая Гамлет и Эдип царь.

Хайд отмечает, что студенты часто называют «слишком много размышлений» трагическим недостатком Гамлета, от которого зависит его смерть в рассказе. Однако эта идея не предлагает объяснения моментов, когда Гамлет действительно действует импульсивно и жестоко. Это также открывает логический след, который предполагает, что он должен был убить Клавдия сразу же, чтобы избежать трагедии, что, по мнению Хайд, проблематично.

В Эдип царь, она замечает, что идеи о поспешном поведении Эдипа на распутье или его вере в свой интеллект как на качества, от которых зависит изменение судьбы, являются неполными. Вместо этого, чтобы сосредоточиться на его незнании истинной личности своих родителей как на основе его падения, необходимо принять во внимание все его решения, которые приводят к трагическому концу. В случае Эдипа ошибка, основанная не на недостатке характера, а на недостатке информации, является более полной интерпретацией.

В его 1978 Классический мир статья Хамартия, Ате и Эдип, Леон Голден сравнивает стипендию, которая исследует, где разместить хамартии определение по спектру, соединяющему мораль, недостаток и интеллектуальную ошибку. Его цель — вернуться к роли, если таковая имеется, Ел, или божественное вмешательство, играет в хамартия. Мясник перевод отсылки к «Поэтике» хамартия как «единственная большая ошибка» и «единственный большой недостаток в характере», побуждающие критиков выдвигать аргументы.

Ученый середины двадцатого века Филлип У. Харш видит хамартия как трагический недостаток, когда Эдип принимает на себя моральную ответственность за свою кончину, когда он чрезмерно гневом и убийством реагирует на встречу на перекрестке.^[25] Ван Браам, с другой стороны, отмечает Эдипа. хамартия«Никакой конкретный грех, связанный с ним как индивидуумом, но универсальный человеческий грех слепого следования свету собственного интеллекта».^[26] Он добавляет, что определяющей чертой трагедии является то, что больной должен быть причиной своих собственных страданий без сознательного морального упадка с его стороны, чтобы создать трагическую иронию.

В этот лагерь попадают и наблюдения О. Хэя. Он отмечает, что этот термин относится к действию, которое добросовестно выполняет главный герой, но, поскольку он был лишен ключевой информации, действие приносит катастрофические результаты.^[27] J.M. Bremer также провел тщательное исследование хамартия в греческой мысли, сосредоточив внимание на его использовании у Аристотеля и Гомер. Его выводы заставляют его, как и Хайда, цитировать хамартия как интеллектуальную ошибку, а не моральный недостаток.^[28]

Критические аргументы в пользу божественного вмешательства

Дж. М. Бремер и Доу заключают, что воля богов может влиять на аристотелевскую хамартия. Голден не согласен.^[29] Бремер отмечает, что Посланник в Эдип Царь говорит: «Он был в ярости — одна из темных сил указывала путь, … кто-то, что-то вело его — он швырнул в двойные двери и, отогнув засовы в их гнездах, врезался в комнату».^[30] Бремер цитирует упоминание Софокла об одержимости Эдипом «темных сил» как свидетельство руководства либо божественной, либо демонической силы.

Аргумент Доу сосредотачивается вокруг четырех областей трагических драматургов, из которых может происходить смерть главного героя. Первая — судьба, вторая — гнев разгневанного бога, третья исходит от человеческого врага, а последняя — слабость или ошибка главного героя. Доу утверждает, что трагедия развязка может быть результатом божественного плана, пока сюжетное действие порождает сюжетное действие в соответствии с Аристотелем.

Голден цитирует представление Ван Браама об Эдипе, совершившем трагическую ошибку, доверяя своему интеллекту, несмотря на предупреждение Тиресия, как аргумент в пользу человеческой ошибки над божественными манипуляциями. Голден заключает, что хамартия в основном относится к интеллекту, хотя может включать в себя элементы морали. То, что утверждает его исследование, отличается от хамартияс точки зрения, которая противоречит взглядам Доу и Бремера, является концепция божественного возмездия.^[31]

Смотрите также

использованная литература

Встроенные цитаты

Ссылки на источники

• Бремер, Дж. М. «Хамартия». Трагическая ошибка в поэтике Аристотеля и греческой трагедии. Амстердам, Адольф М. Хаккерт, 1969.
• Кэрнс, Д.Л. Трагедия и архаическая греческая мысль. Суонси, Классическая пресса Уэльса, 2013.
• Доу, Р. Д. «Некоторые размышления об Ате и Хамартии». Гарвардские исследования по классической филологии 72 (1968): 89-123. JSTOR. Библиотека Университета Сент-Луиса, Сент-Луис. 29 апреля 2008 г.
• Гайд, Изабель. «Трагическая ошибка: трагическая ошибка?» Обзор современного языка 58.3 (1963): 321–325. JSTOR. Библиотека Университета Сент-Луиса, Сент-Луис. 29 апреля 2008 г.
• Молес, Дж. Л. «Хамартия Аристотеля и Дидоны» Греция и Рим, Вторая серия 31.1 (1984): 48–54. JSTOR. Библиотека Университета Сент-Луиса, Сент-Луис. 29 апреля 2008 г.
• Стинтон, Т. К. У. «Хамартия в Аристотеле и греческой трагедии» The Classical Quarterly, Новая серия, Vol. 25, No. 2 (декабрь 1975): 221 — 254. JSTOR. Университет Сент-Луиса, Сент-Луис. 29 апреля 2008 г.
• Голден, Леон, «Хамартия, Ате и Эдип», Классический мир, Vol. 72, No. 1 (сентябрь 1978 г.), стр. 3–12.
• Хью Ллойд-Джонс, Правосудие Зевса, University of California Press, 1971, стр. 212. Функция трагедии состоит в том, чтобы вызвать у зрителей чувства жалости и страха.

внешние ссылки

• Хамартиология (философское богословие греха)

Ошибка главного героя в греческой драматической теории Титульный лист Поэтики Аристотеля

Термин хамартия происходит от греческого ἁμαρτία, от ἁμαρτάνειν hamartánein, что означает «промазать» или «ошибиться». Чаще всего он связан с греческой трагедией, хотя он также используется в христианском богословии.

Содержание

• 1 Определение
• 2 В поэтике Аристотеля
• 3 В христианском богословии
• 4 Трагическая ошибка, трагическая ошибка и божественное вмешательство
  • 4.1 Критический аргумент в пользу недостатка
  • 4.2 Критический аргумент в пользу ошибки
  • 4.3 Критические аргументы в пользу божественного вмешательства
• 5 См. Также
• 6 Ссылки
  • 6.1 Встроенные цитаты
  • 6.2 Ссылки на источники
• 7 Внешние ссылки

Определение

Hamartia в отношении драматической литературы впервые был использован Аристотелем в его Поэтике. В трагедии под хамартией обычно понимается ошибка главного героя или трагическая ошибка, которая приводит к цепочке сюжетных действий, завершающихся переходом от счастья к катастрофе..

То, что квалифицируется как ошибка или недостаток, может включать ошибку, возникшую в результате незнания, ошибку суждения, недостаток характера или проступок. Спектр значений вызвал дискуссии среди критиков и ученых и различные интерпретации среди драматургов.

Поэтика Аристотеля

Список из шести частей греческой трагедии Аристотеля «Трагическая структура сюжета Аристотеля» — щелкните, чтобы просмотреть увеличенную версию

Хамартия впервые описана в литературном критика Аристотеля в его Поэтике. Источник hamartia находится на стыке между характером и действиями или поведением персонажа, как описано Аристотелем.

Персонаж в пьесе — это то, что раскрывает моральную цель агентов, то есть то, что они ищут или избегают

В предисловии к переводу «Поэтики» С.Х. Бутчера Фрэнсис Фергюссон описывает хамартию как внутреннее качество, которое инициирует, как в словах Данте, «движение духа» внутри главный герой совершает действия, которые приводят сюжет к его трагическому концу, вызывая в аудитории скопление жалости и страха, ведущее к очищению от этих эмоций, или катарсис.

Жюль Броуди, однако, утверждает, что «это верх иронии в том, что идея трагического изъяна должна была возникнуть в аристотелевском понятии hamartia. Что бы это проблемное слово ни означало, оно не имеет ничего общего с такими идеями, как вина, порок, вина, моральный недостаток и т. д. Хамартия — морально не tral non- нормативный термин, образованный от глагола hamartano, означающего «промахнуться», «не достичь цели». И в более широком смысле: достичь одного пункта назначения, а не намеченного; совершить ошибку, но не в смысле моральной неудачи, а в неосуждающем смысле, принимая одно за другое, принимая что-то за противоположное. Хамартия может указывать на ошибку распознавания из-за незнания, из-за отсутствия важной информации. Наконец, хамартию можно рассматривать просто как действие, которое по какой-либо причине заканчивается неудачей, а не успехом ».

В греческой трагедии, чтобы история была« адекватного масштаба. «в нем участвуют персонажи высокого ранга, престижа или удачи. Если главный герой слишком достоин уважения или слишком злонамерен, его / ее изменение судьбы не вызовет идеальной пропорции жалости и страха, необходимой для катарсиса. Здесь Аристотель описывает хамартию как качество трагического героя, которое порождает этот оптимальный баланс.

… характер между этими двумя крайностями — характер человека, который не в высшей степени хорош и справедлив, тем не менее, чье несчастье вызвано не пороком или развратом, а какой-то ошибкой или слабостью.

В христианском богословии

Хамартия также используется в христианском богословии из-за его использования в Септуагинте и Новый Завет. Еврейское слово (chatá) и его греческий эквивалент (àµaρtίa / hamartia) означают «промахнулся» или «не попал в цель».

Существует четыре основных употребления слова hamartia:

1. Hamartia иногда используется для обозначения действий греха «в результате бездействия или совершения в мыслях и чувствах или в речи и действиях», как в Римлянам 5:12, «все согрешили».
2. Хамартия иногда применяется к падению человека от изначальной праведности, которое привело к врожденной склонности человечества ко греху, то есть первородный грех. Например, как в Послании к Римлянам 3: 9, каждый находится «под властью греха».
3. Третье приложение касается «немощи плоти» и свободы воли к сопротивлению греховным действиям. «Изначальная склонность людей ко греху проистекает из слабости плоти».
4. Хамартия иногда «олицетворяется». Например, в Послании к Римлянам 6:20 говорится о порабощении гамартии (греха).

Трагический недостаток, трагическая ошибка и божественное вмешательство

Аристотель упоминает хамартию в Поэтике. Он утверждает, что это мощное средство — начать историю с богатого и могущественного героя, не исключительно добродетельного или злодейского, который затем попадает в беду из-за ошибки или заблуждения (hamartia). Дискуссия среди ученых сосредоточена в основном на том, в какой степени хамартия определяется как трагическая ошибка или трагическая ошибка.

Критический аргумент в пользу недостатка

Поэтическая справедливость описывает обязанность драматического поэта, наряду с философами и священниками, следить за тем, чтобы их работа способствовала нравственному поведению. Французский драматический стиль XVIII века выполнил это обязательство с использованием хамартии как порока, подлежащего наказанию. Федра, адаптация Расина к Ипполиту Еврипида, является примером французского неоклассического использования гамартии как средства наказания порока. Жан Расин говорит в своем Предисловии к Федре, в переводе RC Рыцарь:

К недостаткам любви относятся как к настоящим недостаткам. Страсти предлагаются к просмотру только для того, чтобы показать все разрушения, которые они создают. И порок повсюду окрашен в такие цвета, что его отвратительное лицо можно узнать и ненавидеть.

Пьеса — трагическая история царской семьи. Соответствующие пороки главных героев — ярость, похоть и зависть — приводят их к трагическому падению.

Критический аргумент в пользу ошибки

В ее статье 1963 Modern Language Review, «Трагический изъян: трагическая ошибка?» Изабель Хайд рассматривает историю хамартии в двадцатом веке как трагический изъян, который, как она утверждает, является неправильной интерпретацией. Хайд опирается на формулировку в интерпретации Поэтики Мясника, рассматривающую гамартию как ошибку и как «дефект в характере». Хайд указывает на сноску, в которой Мясник уточняет свое второе определение, говоря, что это не «естественное» выражение для описания изъяна в поведении. Хайд ссылается на другое описание из шекспировской трагедии А.К. Брэдли 1904 года, которое, по ее мнению, вводит в заблуждение:

… сравнительно невинный герой все еще демонстрирует заметное несовершенство или дефект, нерешительность, стремительность, гордость, легковерие, чрезмерную простоту, чрезмерную восприимчивость к сексуальные эмоции и тому подобное… его слабость или недостаток так переплетаются со всем, что в нем достойно восхищения…

Хайд продолжает объяснять подводные камни трактовки гамартии как трагической ошибки, прослеживая аргумент о трагической ошибке на нескольких примерах. из известных трагедий, в том числе Гамлета и Царя Эдипа.

Хайд замечает, что студенты часто называют «слишком много размышлений» трагическим недостатком Гамлета, от которого зависит его смерть в рассказе. Однако эта идея не предлагает объяснения моментов, когда Гамлет действительно действует импульсивно и жестоко. Это также открывает логический след, который предполагает, что он должен был убить Клавдия сразу же, чтобы избежать трагедии, что, по мнению Хайд, проблематично.

В Царь Эдип она замечает, что идеи о поспешном поведении Эдипа на распутье или его вере в свой интеллект как качества, от которых зависит изменение судьбы, являются неполными. Вместо этого, чтобы сосредоточиться на его незнании истинной личности своих родителей как на основе его падения, необходимо принять во внимание все его решения, которые приводят к трагическому концу. В случае Эдипа ошибка, основанная не на недостатке характера, а на недостатке информации, является более полной интерпретацией.

В своей статье «Хамартия, Ате и Эдип» 1978 года Классический мир Леон Голден сравнивает исследования, в которых исследуется, где разместить определение Хамартии в спектре, связывающем моральные, порочные и интеллектуальные ошибки.. Его цель — вернуться к той роли, которую играет Атэ, или божественное вмешательство в хамартии, если таковая имеется. В переводе Бутчера «Поэтики» хамартия упоминается как «единственная большая ошибка» и «единственный большой недостаток в характере», что побуждает критиков привести аргументы.

Филлип У. Харш, ученый середины двадцатого века, видит в гамартии трагический недостаток, отмечая, что Эдип принимает на себя моральную ответственность за свою кончину, когда он чрезмерно гневом и убийством реагирует на столкновение на перекрестке. Ван Браам, с другой стороны, отмечает хамартию Эдипа, «никакого особого греха, присущего ему как индивидууму, но общечеловеческий грех слепого следования свету собственного интеллекта». Он добавляет, что определяющей чертой трагедии является то, что больной должен быть причиной своих собственных страданий без сознательного морального упадка с его стороны, чтобы создать трагическую иронию.

О. Наблюдения Хэя тоже попадают в этот лагерь. Он отмечает, что этот термин относится к действию, которое добросовестно выполняет главный герой, но, поскольку он был лишен ключевой информации, действие приносит катастрофические результаты. Дж. М. Бремер также провел тщательное исследование хамартии в греческой мысли, сосредоточив внимание на ее использовании у Аристотеля и Гомера. Его открытия привели его, как и Хайда, к тому, что он назвал хамартию интеллектуальной ошибкой, а не моральным недостатком.

Критические аргументы в пользу божественного вмешательства

Дж. Бремер и Доу пришли к выводу, что воля богов может влиять на аристотелевскую гамартию. Голден не согласен. Бремер замечает, что Посланник в Царь Эдип говорит: «Он был в ярости — одна из темных сил указывала путь,… кто-то, что-то вело его — он швырнул в двойные двери и загнул засовы. вылезли из гнезд, пробили камеру «. Бремер цитирует упоминание Софокла о том, что Эдип был одержим «темными силами», как свидетельство руководства либо божественной, либо демонической силы.

Аргумент Доу сосредоточен вокруг четырех областей трагических драматургов, из которых может происходить смерть главного героя. Первая — судьба, вторая — гнев разгневанного бога, третья исходит от человеческого врага, а последняя — слабость или ошибка главного героя. Доу утверждает, что трагическая развязка может быть результатом божественного плана, если сюжетное действие порождает сюжетное действие в соответствии с Аристотелем.

Голден цитирует представление Ван Браама об Эдипе, совершившем трагическую ошибку, доверяя своему интеллекту, несмотря на предупреждение Тиресия, как аргумент в пользу человеческой ошибки над божественными манипуляциями. Голден приходит к выводу, что хамартия в основном относится к интеллекту, хотя может включать элементы морали. Его исследование утверждает, что отдельно от хамартии, с точки зрения, противоречащей взглядам Доу и Бремера, является концепция божественного возмездия.

См. Также

• Anagnorisis — Момент в пьесе или другом произведении, когда персонаж делает критическое открытие
• Катарсис — Очищение и очищение эмоций с помощью искусства или любого экстремального изменения эмоций, которое приводит к обновлению и восстановлению
• Общее подкрепление — Социальное явление, когда мем повторяется повторно. утверждается в сообществе, независимо от того, достаточно ли оно подтверждено доказательствами
• Предвзятость подтверждения — Склонность людей отдавать предпочтение информации, подтверждающей их убеждения или гипотезы
• Хамартиология
• Гордыня — Чрезвычайная гордость или самоуверенность, часто в сочетании с высокомерием
• Нарциссизм — Личностная черта самолюбия фальшивого совершенного себя
• Нарратология
• Перипетия — Поворот обстоятельств, поворотный момент
• Пиррова победа — Победа ценой равносильна поражению
• трагического героя
• Болезнь победы — Болезнь победы возникает, когда из-за самоуспокоенности, высокомерия или высокомерия военные действия заканчиваются катастрофически

Ссылки

Встроенные цитаты

Ссылки на источники

• Бремер, Ю.М. «Хамартия». Трагическая ошибка в поэтике Аристотеля и в греческой трагедии. Амстердам, Адольф М. Хаккерт, 1969.
• Кэрнс, Д. Л. Трагедия и архаическая греческая мысль. Суонси, The Classical Press of Wales, 2013.
• Доу, Р. Д. «Некоторые размышления об Ате и Хамартии». Гарвардские исследования по классической филологии 72 (1968): 89-123. JSTOR. Библиотека Университета Сент-Луиса, Сент-Луис. 29 апреля 2008 г.
• Хайд, Изабель. «Трагическая ошибка: трагическая ошибка?» Обзор современного языка 58.3 (1963): 321–325. JSTOR. Библиотека Университета Сент-Луиса, Сент-Луис. 29 апреля 2008 г.
• Крот, Дж. Л. «Хамартия Аристотеля и Дидоны», Греция и Рим, Вторая серия 31.1 (1984): 48–54. JSTOR. Библиотека Университета Сент-Луиса, Сент-Луис. 29 апреля 2008 г.
• Стинтон, Т. К. У. «Хамартия в Аристотеле и греческой трагедии» The Classical Quarterly, New Series, Vol. 25, No. 2 (декабрь 1975): 221 — 254. JSTOR. Университет Сент-Луиса, Сент-Луис. 29 апреля 2008 г.
• Голден, Леон, «Хамартия, Ате и Эдип», Классический мир, Том. 72, No. 1 (сентябрь 1978 г.), стр. 3–12.
• Хью Ллойд-Джонс, Правосудие Зевса, University of California Press, 1971, стр. 212. Функция трагедии — вызвать у зрителей эмоции жалости и страха.

Внешние ссылки

Посмотрите hamartia в Викисловаре, бесплатном словаре.

• Хамартиология (Философское богословие греха)

Проблема трагического у Аристотеля

Наиболее емкое теоретическое наследие
Аристотеля относится к проблемам
отражения трагического — к анализу
различных модификаций трагического,
смысловых, понятийных, художественных
форм; трагическое в искусстве является
формой отражения трагического в жизни
— вывод, доминирующий в эстетических
воззрениях автора «Поэтики», не лишенных
непоследовательности и противоречивости.
Три основных аспекта — выяснение
социальных основ трагических ситуаций,
отношение к «теории рока» (понятие
«ошибки») и проблема трагического героя,
на наш взгляд, всего ярче раскрывают
теоретическое содержание категории
«трагическое» в ее; истолковании
Стагиритом. Рассмотрение этих аспектов
должно сочетаться с анализом Аристотелем
трагедии как формы совокупного выражения
элементов трагического в действительности.

Следовательно, у Аристотеля трагическое
отражено в емком теоретическом анализе,
включающем рассмотрение многих форм
трагических коллизий: трагические
ситуации, трагические судьбы, к выражению
трагического в искусстве и литературе
тесно связано с противоречивой, часто
остро конфликтной природой социальных
отношений, становившихся все более
ощутимыми для каждого эллина по мере
развития рабовладельческого общества
Древней Греции.

Платон.

Число — пронизывает у Платона
решительно все бытие с начала до кон-ца,
сверху донизу. Эта числовая структура
активно определяет собою формы вещей;
а ведь если вещь лишена формы, то она и
вообще перестает существовать. По-этому
число у Платона есть то, что создает
собою вещи и весь их распорядок. Даже
если бы у Платона и не было учения об
идеях, то одно учение об упо-рядочивающих
бытие числах уже создавало бы у него
цельную эстетическую картину мира.
Число есть самое внешнее в вещах, но оно
же есть и полное тождество внутреннего
и внешнего, неустанно производящее все
новые и но-вые формы. А это и значит, что
числовое бытие у Платона есть в то же
время бытие эстетическое, и в этом он
близок к пифагорейцам.

Мера (metron). Без понятия «меры»
немыслима ни платоновская, ни
вообще античная эстетика. Кроме
обычного измерения одной величины
другою Платон имеет в виду также и такое
измерение, когда мы измеряем вещь с
точки зрения ее назначения или ее
сущности и когда определяем, яв-ляется
ли она в этом смысле мерной и соразмерной
или не является таковой. Если существуют
искусства, существует и такой двоякий
способ измерения

— внешне-физический и идеальный; и если
существует такой двоякий спо -соб
измерения, существуют и искусства. А
если нет чего-нибудь из двух — искусства
или двоякого измерения, то нет и другого
(284 d). Мера есть также и нечто объективное,
вытекающее из самых первых установок
диалектики. С ней мы встречаемся и в
общем анализе платонов-ского учения об
эстетическом предмете. В «Филебе» (26 d)
выдвинуто учение о происхождении меры
из диалектического синтеза предела и
беспредельно-го. Платон хочет сказать,
что предел, входя в диалектическое
тождество с беспредельным, уже перестает
быть просто пределом, становится чем-то
средним, то есть он становится мерой.
Таково объективно-диалектическое
происхождение меры. И хотя «в целом мире
нельзя найти ничего столь не-умеренного
по природе, как наслаждение и буйная
радость, и ничего столь проникнутого
мерой, как ум и знание» (Phileb. 65 d), Платон,
в конце концов, ставит меру выше всего,
отождествляя ее с «вечной природой» и
ставя ее выше самой красоты, поскольку
в пятиступенной иерархии благ мера
стоит на первом месте, а прекрасное
только на втором (66 аb).

Гармония (harmonia). Содержание
структурного целого предполагает не
только наличие целого, но и его
раздельность, и противоположение
эле-ментов на фоне объединяющей их
целости. Тут возникает категория
гармо-нии, неизбежно связанная с понятием
единства противоположностей.

Платон подходит к гармонии физически
или телесно (в смысле гармо-нии тела);
музыкально-теоретически, психологически,
морально, педагогиче-ски,
общественно-политически и космологически.

Как и прочие эстетические модификации,
гармония главным образом проявляется
в душе и в небе, причем первое проявление
происходит по ана-логии со вторым. И в
душе и в небе она есть, прежде всего,
нахождение на собственном месте и в
этом смысле некое «единомыслие» с целым.
В душе ее специальной формой является
целомудрие (sophrosуne — термин, кото-рый,
надо понимать очень широко). Еще больше
гармония выражается, оче-видно, в том,
что Платон называет «справедливостью»,
поскольку она есть

равновесие всех трех добродетелей и
как раз заставляет каждого «заниматься
своим и не многодельничать» (R.P. VI 434 а).

То же мы находим и в небе. Демиург,
отделивши «круг тождества» от «круга
различия» и приспособивши один к другому,
создал тем самым гар-монию (Tim. 36 d — 37
е), опирающуюся на пластическую
благоустроен-ность мирового тела.

Ритм (rhythmos). Платон прямо говорит
об эстетической «ритмичности» людей,
желаю-щих подражать Аполлону. Поклонники
Аполлона ведут своих возлюбленных к
делам и внешнему виду своего бога путем
ритмического их воспитания (Phaedr. 253 b). И
эта ритмика отнюдь не касается только
жизни и поведения отдельных личностей.
Она управляет у Платона и всем обществом.
«Соглас-но тому же самому ритму», то
есть среднему между излишеством и
бедно-стью, должна развиваться, например,
вся экономическая жизнь граждан (Legg. V
728 е). Иногда Платон говорит о ритме
человеческой жизни, не употребляя самого
слова «ритм» (IV 709 d).

Утверждая за гармоникой и ритмикой
огромное моральное и воспита-тельное
значение (R.Р. III 401 d, Legg. II 661 с) и поэтому
признавая за иде-альным государством
полное право вмешиваться в сферу
искусства ради воспитательных целей
(660 а), Платон никогда не забывает
эстетических це-лей. А именно ритм в
понимании Платона, как определенного
рода порядок движения, охватывает собою
решительно всю действительность, начиная
от человеческой жизни, индивидуальной
и общественной, переходя к сфере
ис-кусства и кончая движением космоса
в целом.

Художественная действительность. Все
виды действительности, по Платону
(см. «Пир»), последовательно снизу вверх,
становятся видами худо-жественной
действительности только потому, что в
них везде просвечивает их внутреннее
идеальное содержание; и чем сильнее оно
просвечивает, чем глубже отождествляется
действительность с ее идеей, тем более
художест-венной она становится. Таково,
прежде всего физическое тело. Чем меньше
понимаются нами его внутренняя идея и
назначение, тем оно менее художе-ственно.
И чем больше видна идея тела, тем более
тело художественно.

Совпадение идеального и материального
ведет Платона к утверждению всех вещей,
то есть всего космоса, как живого
организма, в котором либо со-всем
невозможна гибель чего бы то ни было,
либо эта гибель компенсируется переходом
в другое состояние, то есть тоже вовсе
не есть гибель. А отсюда вытекает и
основная характеристика художественной
действительности по Платону. Ее
художественность заключается в том,
что она есть вечно живой организм, в
котором каждый орган воплощает в себе
и отражает собою весь организм целиком.
Это нужно понимать, во-первых, буквально,
так как Платон действительно учит о
космосе как о живом существе, а во-вторых,
переносно, поскольку, например,
произведение искусства само по себе
есть камень, краски, звуки и т. д., но оно
потому и есть искусство, что воплощает
в себе всеобщую органическую жизнь либо
какой-нибудь ее момент.

• связи с этим подлинную красоту
  человеческого тела Платон находит

• гармонии тела с душой и всячески
  проповедует одновременную заботу и о
  том и о другом (Tim. 87 е — 88 с).

Симметрия и гармония усматривается
философом и в этической облас-ти, то
есть в области учения о добродетелях.
Уму соответствует мудрость.
Активно-умственной способности
соответствует мужество.

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]

• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #